, настоящей женщиной…»
Не перебивая её, ничего не говоря ей, он молча подталкивал её в спину к входу в Дом Малютки. Выждав момент, когда она замолчала, – ответил: «Мне без тебя жизни нет. От другой не хочу ничего, даже наследника. Может быть это так надо? Сможем чужого, как своего вырастить, так и кто знает… Мало ли чудес каких не бывает… Главное, что мы вместе… Хватит уже есть себя и меня заставлять смотреть на это, пора делать что-то…»
Так началась эта история.
9 лет назад.
Посмотрев на деток в первый раз, она выплакала столько слёз, что, казалось странным, как такое количество слёз может вместиться в глазах одного человека. Поражалась, как много отказников, какие они все миленькие и замечательные, удивлялась, как им с мужем определиться с выбором. Они не боялись ни плохой наследственности, ни каких-то там дефектов, они не могли понять, как выбрать своего, разглядеть его, узнать. Жалко всех, помочь хочется всем, но… Через недели две поняли, что это будет девочка. Даже примерно как она будет выглядеть знали…
В тот день они ехали за своей девочкой, то есть за дочкой. Вернее, ехали делать окончательный выбор. Незадолго до того, как они подъезжали к Дому Малютки, у неё зазвонил телефон. Специалист, которая сопровождала их в подборе ребёнка сообщила: «Здравствуйте. Мы ждём вас, и я знаю, что вы хотите девочку и со всеми детьми мы вас познакомили. Но по роду деятельности я обязана уведомлять вас о происшедших изменениях. Сегодня утром к нам поступил новенький малыш, мальчик. Это простая формальность, которую я обязана соблюдать…». Она не дала ей договорить: «Мы забираем его!» Работница удивилась: «Вы будете его смотреть?» «Нет! Мы забираем именно его!», – громко и твёрдо сказала она в трубку. «У нас родился сын», – сообщила мужу. «Сын, так сын», – отреагировал тот.
Ни в тот момент, ни сейчас, она не могла ответить, почему так поступила, почему сделала именно такой выбор.
Мальчик оказался здоровый, умненький и, как ни странно, похож на них. Семья стала полная и все тревоги, вопросы отпали сами по себе. Сказать, что она полюбила его всей душой, всем сердцем, каждой клеточкой, не сказать ничего. Она боготворила своего сына и жила только им. Жаловаться было не на что, казалось бы, живи и радуйся…
В тот день сын пришёл из школы и с порога, как-то по-взрослому, тревожно-вопрошающе-ожидающе глядя на них спросил: «А это правда, что вы мне не родные?»
У неё подкосились ноги в буквальном смысле этого слова. Совладав с собой, соскочила со стула и побежала за фотоальбомами, начала судорожно листать их: «Сынок, посмотри, как же не родной… Вот же ты крохотулька в пелёночках… Вот мы с папой тебя держим, вот ты ползать начал, сидеть, а вот, смотри, первый шажок твой… Как же не наш сын ты?! А чей?!» Она немигающими глазами вытаращилась сначала на сына, потом на мужа… Муж смотрел за всем этим молча, потом также молча вышел из дома. Она заплакала. Мальчик подошёл к ней, обнял, заплакал тоже: «Мне мальчишки сказали. Я очень испугался, мама. Прости меня, мам, не плачь. Вы у меня самые родненькие и самые хорошие, я не хочу других маму и папу. Я не чужой. Не отдавайте меня никому, не бросайте меня, я ваш. Я буду хорошим».
Тем поздним вечером они с мужем в первый раз за совместную жизнь разговаривали друг с другом не слыша друг друга, не желая понять друг друга. Она была категорически против того, чтобы рассказать ребёнку правду. Она не могла себе представить, как озвучить то, что он не её сын, как вообще можно произнести такое вслух. Она настолько убедила саму себя в том, что она его истинная мать, что напоминание о том, что не она его выносила, родила, было для неё ударом. Она не могла смириться с разумными доводами мужа и агрессивно, напористо, яростно отрицала всё, что он говорил. «
