– Саш, пойми, у тебя есть шанс подняться. Получить звание, перейти на кабинетную работу или чего ты там ещё для себя желаешь.
– Серёг, у меня ещё и очень большой шанс есть залететь так, что во всех железнодорожных войсках и на протяжении всей Байкало-Амурской Магистрали, на многие годы, мои имя и фамилия станут синонимами к таким словам как косяк, залет и облажаться.
– Ну, хоть чем-то прославишься. А то просто сгниёшь в тайге безымянным «пятнадцатилетним капитаном». – Майор опять улыбался, но это уже был удар ниже пояса, – Если ты за это дело не возьмёшься, то обязательно будет кто-нибудь другой, кому и все лавры достанутся, а ты все равно будешь на этом ударном прорыве работать только не главным, а на подхвате. Так что если кто-то другой задачу выполнит, то ему почет, уважение, карьера и все остальное, а тебе в лучшем случае – спасибо, благодарность и добро пожаловать обратно в свою роту и тайгу.
– Ну а если этот кто-то другой облажается?
– Ну, тогда как обычно- виноваты все. У нас, как ты знаешь, групповые наказания запрещены уставом, но принципы воспитания в коллективе и через коллектив никто никогда не отменял, с тех самых пор, когда Макаренко их придумал. Сам знаешь, как это работает. Так что, как обычно, дознание по залёту ведётся со всем личным составом, а решение принимается по каждому персонально. Но в твоём конкретном случае решение, если твой предполагаемый начальник прорыва облажается, будет очень не очень. Тебе наверняка и Ахметова вспомнят, и может ещё чего, чего даже я не знаю, или знаю, но молчу.
Кольцов задумался. Получалось, как ни крути, но попал капитан «аж по самое не хочу». Вроде и не залетал он, вроде и рота в передовики трудового фронта вырываться стала, а вот на тебе – судьба. Служил бы себе спокойно, глядишь, на следующее 23 Февраля майора получил, снова рапорт под это дело в академию подал. Изменил бы свою жизнь в лучшую сторону. А тут ничего не случилось, а залёт, вот он уже на горизонте, четко нарисовался. Хотя почему залёт? А чем он хуже других рвачей? А может это вообще его шанс на новую жизнь? Кольцов всегда считал себя реалистом, но стоя рядом с этим пухлым майором-однокашником, внутри него что-то шевельнулось. А шевельнулась обычная зависть. Чем он хуже этого толстого майора? Он всё знает о строительстве, он отлично управляется с личным составом. Да пошёл он этот Сергей-майор, хоть они и однокашники, но Саша его сделает, и жить будет лучше его.
– Сколько людей и техники дадите?
– Вот, теперь я слышу слова не мальчика, но мужа. Молодец, Саш.
– Пошли в теплушку чай пить, там все и обсудим. У меня писарь отличный чай заваривает. Подполковник, как я понял, далеко уже ушёл по насыпи, так что подожди, я сейчас за ним бойца отправлю на чай пригласить – и пойдём.
В теплушке разговор двух полит работников-инженеров плавно перетек от психологических баталий в русло технического совещания. Ситко доходчиво объяснил своему коллеге, что прорыв -это термин, придуманный полит отделом для начальства. На самом деле план состоит в том, чтобы стянуть малозадействованные подразделения железнодорожных войск на участок Кольцова. Обеспечить его роту самой современной строительной техникой, полученной от Японцев, и до наступления нового года этими силами ввести в эксплуатацию упомянутый участок. Но при всем при этом официально на участке будет работать только рота Кольцова с некоторыми прикомандированными подразделениями. Но состав и количество этих подразделений ни в каких сводках и рапортах указываться не будет. Технику тоже нигде не отразят, за исключением путеукладчика, конечно. Его скрыть невозможно, не так уж много подобных агрегатов на БАМе работает. Стране нужен трудовой подвиг, и руководство приняло решение его совершить, используя обрисованный Ситко план. Чуть позже к разговору присоединился подполковник. Он не двусмысленно дал понять Кольцову, что собирается контролировать каждый его шаг и действие. В общем, совет в теплушке закончился положительно. Решение было принято, роли распределены, задачи нарезаны.
