– Сахар? Не знаю, не видела. Но как дядька наш родной поедет в деревню или в Абакан, то привезет какое-то печенье, конфетки, прянички. Радовались мы им или нет, этого я уже не помню.
– А подруги у вас были?
– Сильно дружить некогда было… Ну были, были, свои были и чужие полдеревни. До войны много было подруг. Купаться ходили на Енисей, на протоку, и зимой туда ходили – баловались.
– Счастливое детство было?
– Для меня счастливое.
– А когда вы больше были счастливы: в детстве или в замужестве?
– А я не знаю, не помню… Се одинаково, однако, было.
– Может, когда дети родились, вы были счастливы?
– Какое там счастье, господи…
– Тяжело было?
– Сяко [всяко. – Авт.] было… Счастья большого не было. Знать дело и делать свое: и детей догляди, и хозяйство догляди, так ходишь, и ходишь, и ходишь…
И ведь у всего поколения, к которому принадлежит героиня, такие размытые представления о счастье. Да и не мерили, похоже, они свою жизнь этим аршином. Могу предположить, что в крестьянском обиходе слова «счастье» тогда и в помине не было. Нет времени – нет оценки своего состояния – нет слов, выражающих его. Не до поэтики было в те годы. Работа, хозяйство, дети – вот категории, которыми мыслили обычные крестьяне.
«Везде, везде роботала – и за мужика, и за бабу»
Великая Отечественная война с ее ужасами до центра Сибири не докатилась: здесь не бомбили, не стреляли, фашисты не топтали землю своими сапогами, местные жители не смотрели ежедневно смерти в лицо. Оттого воспоминания и эмоции об этой важной вехе в жизни страны у сибиряков сглажены. По большому счету война в памяти многих из них – это три эпизода: отправка здешних мужиков на фронт, ежедневный трудовой подвиг на протяжении четырех лет и, наконец, День Победы.
Вот как рассказывает о войне долгожительница:
– Когда началась война, шел мне уже двадцатый год. Помню, как забирали сех [всех. – Авт.] парней… У нас в деревне тихо было: ни стрельбы, ничего. Не было страху, только роботали и роботали. Меня до войны отправили на курсы учиться на заведующую яслями. В яслях были женщины пожилые, их убрали, а молоденьких учили. К молоденькой дитя пойдет лучше, а уж старая женщина не то уже. Я в яслях четыре года проработала: до войны и год в войну. И в колхозе. Везде, везде роботала – и за мужика, и за бабу. Трактор был, комбайн. Молотили, убирали урожай в войну… Помню, 9 мая 45-го мы в огороде садили, тогда как-то теплее было. Ну и сообщили в контору, что кончилась война, а они – сем [всем. – Авт.]. Рады, конечно, были, что се [все. – Авт.] кончилось.
Сибирь и правда особый мир. Таким он оставался и во время войны, только трудиться и без того работящим сибирякам приходилось еще больше – за себя и за того парня, ушедшего на фронт. А может, за десяток таких парней.
Разумеется, удаленность региона от центральной части страны влияет на все. И объясняется это и историей, и климатом, и культурными традициями. Сибиряки, например, обычно считаются более выносливыми и настойчивыми людьми. Что неудивительно, учитывая суровые зимы и обширные сибирские просторы. Жизнь в тяжелых погодных условиях, вдали от крупных городов, формирует уникальные качества характера: самостоятельность, умение приспосабливаться к переменам и сильную связь с природой. Это заметно и по моей героине.
«Любоф не любоф, пришлось жить вместе»
Мужа Валентины звали Константином. И он был для нее по-настоящему суженым – судьбой. Иначе говоря, не выбирала она его.
