– Ты лжешь! – закричал он. – Консьерж и слуги получили строгий приказ не впускать этого человека. Если я обнаружу, что ты обманул меня или воспользовался моей доверчивостью, чтобы служить своим собственным целям – какими бы они ни были – клянусь Богом, я кое-что сделаю, – и он еще крепче сжал мой воротник.
Физически он был намного сильнее меня, и я содрогнулся при мысли о рукопашном поединке. Я подумал, что лучшее, что я мог сделать, это хранить молчание. Через несколько секунд он ослабил хватку на моем воротнике. Он, очевидно, собрался с силами. Любопытство и интерес взяли верх над страстью. Вскоре он отпустил меня и начал ходить взад и вперед по комнате. Я так плохо преуспел в своей попытке рассказать свою историю, что, что бы ни случилось, на этот раз я решил позволить ему вести разговор.
– Вы говорите, что аббат Р. был сегодня в моем доме, – сказал он наконец. – Будьте осторожны с ответом – как он вошел?
– В одежде костюмера, если это будет угодно месье.
– Где ты его видел?
– В будуаре мадам.
Он резко остановился на ходу, обернулся и посмотрел на меня со свирепым, как у дикого зверя, выражением, его тело сильно содрогалось. Он сделал движение ко мне, потом сдержался; я тем временем неподвижно стояла у туалетного столика. Он попытался заговорить, но потерпел неудачу. Он возобновил свою механическую ходьбу. Через минуту он снова остановился.
– Филипп, – прошипел он, – что бы ты ни слышал или чему бы ни был свидетелем, я прошу тебя рассказать мне все, без страха или скрытности, но остерегайся сокрытия или искажения фактов. Продолжай.
Он остался стоять, и я начал рассказывать ему о беседе маркизы и доктора, как я уже говорил вам, и по мере того, как я продолжал, я видел, как его лицо окаменело, зубы сжались, и мертвенная бледность распространилась по всем его чертам. Иногда он ходил взад и вперед во время моего повествования, иногда делал паузу – но его действия были механическими. Я продолжал рассказывать ему о беседе между мадам и аббатом, каждую минуту ожидая нового всплеска страсти, но ничего не произошло. Вместо этого было холодное и жесткое выражение лица, показывающее какую-то неизменную решимость. Немного подумав, он заговорил.
– Филипп, – спокойно сказал он, – ты оказал мне большую услугу, я не забуду этого. Есть еще одна услуга, которую ты должен мне оказать – последняя. Ты любишь Лизетт. Вы помолвлены, чтобы пожениться. Ты долгое время был у меня на службе. Сегодня вечером эта служба заканчивается. Вам обоим я должен вам около восьми тысяч франков. Я заплачу пятьдесят тысяч при условии, что ты сегодня же отправишься в Америку.
– Но, месье, – начал я, совершенно ошеломленный, – подумайте о времени, к тому же мы не женаты.
Маркиз достал часы и позвонил в колокольчик.
– Уже девять часов.
Затем обратился к слуге, который ответил на вызов:
– Возьмите экипаж и немедленно доставьте сюда месье Лавуазье, нотариуса. Поторопитесь.
Слуга поклонился и удалился.
– Идите, – продолжал маркиз, – и передайте мои наилучшие пожелания мадам маркизе, и скажите, что я хотел бы на несколько минут увидеть Лизетту, если она сможет ее отпустить. Я полагаю, вы принимаете мои условия? Сегодня вечером могут произойти события такого характера, что потребуется ваш арест и задержание в качестве свидетелей. В ваших и моих интересах вам следует покинуть Францию. Ты должен знать об этом.
