Шелковая ткань скатерти нежно ласкала ноги, легко скользя по ним, будучи потревоженной любым движением. Дмитрий заказал ужин на двоих, чтобы не привлекать внимание.
– Странно, как это ты есть не хочешь? Я например, очень проголодался, – сказал Дмитрий, закладывая салфетку. Принюхался к принесенному официантом блюду – оно пахло восхитительно, возбуждая аппетит. Но его волновал не только голод. Пережевывая кусочки, он украдкой поглядывал на Викторию, обдумывая как начать назревший разговор. Женщина сидела молча, перемешивая соломинкой сок в стакане, так же изредка, скрыто поглядывая на своего спутника. Она загадочно улыбалась. В полутьме Виктория со своей фирменной грустью смотрелась просто божественно. Когда она подымала глаза на Дмитрия, желтые огоньки лампы заигрывали неземной пляской в ее взгляде. Неизвестно, знала ли она это, но немое восхищение в глазах Дмитрия, скорее всего, становилось видимым и для нее. Земные женщины чувствуют, когда они восхищают мужчину, знала ли это Виктория, неизвестно, но в пользу этого говорила странная, загадочная улыбка на ее лице. Определенно, многого еще не осознав и не поняв в человеческих отношениях, она все-таки что-то уже могла чувствовать.
– Может ты все-таки уже расскажешь, так, по секрету, кто же ты такая? – полушепотом, заговорщицки улыбаясь, решил начать сложный разговор Дмитрий. Внезапно искорка в нежных глазах погасла, забрав с собой в небытие и улыбку, словно Виктория вспомнила то, чего не хотела бы вспоминать. Соломинка, наконец, была оставлена в покое. Женщина откинулась на спинку дивана. Дмитрий, смутившись из-за такой реакции, понимал, что недосказанность не может продолжаться вечно, и как бы ни было неудобно и противно говорить о наболевшем, это все же придется сделать. Сделав серьезное лицо, он глотнул сока, и продолжил:
– Эта… неопределенность, мягко говоря, не может длиться вечно… Понимаешь, все так сложно… Я попытаюсь сколько смогу сохранить наш тесный мирок, нашу маленькую тайну. Но так не может быть вечно. У меня есть жизнь, коллеги, друзья. Рано или поздно они узнают о тебе или же заметят изменения в моем поведении. Люди чувствуют такое… Или, не дай Бог, о тебе узнает государство! Ты знаешь, что тогда будет? Я – не знаю! И, честно говоря, не хочу… Ты не ешь и не пьешь, но в тоже время, твое тело также живет как мое или чье либо еще… и это сводит меня с ума – так кто же ты, человек или нет?
Пока Дмитрий выговаривал все это, Виктория сидела поникнув головой, и кто знает, что происходило под этой чертовски привлекательной оболочкой.
– Я не знаю… наверно человек… Но не такой как ты или кто еще… – медленно, меланхолично, с болью протянула она. – Я не могу объяснить. Чувствую, но не могу объяснить, – нет слов! Мне надо еще почитать, пожить, подумать и может быть тогда я обязательно узнаю….и расскажу тебе. Обещаю!
Немного помолчали, у Дмитрия пропал аппетит. В этой светлой головке явно что-то пряталось, и он не знал, хочет ли чтобы оно показалось, прояснив ситуацию, или нет. Но что-то надо было делать, это и толкало на обострение разговора.
– Извини, конечно, но все же если ты захочешь поговорить, или что-нибудь вдруг станет яснее, но ты не сможешь это выразить, всегда можешь попросить моей помощи… Я найду нужные слова! Раз уж так судьбе было угодно, чтобы ты попала ко мне… то я сделаю все от меня зависящее чтобы ты не пожалела об этом!
