Эта мечта о непрекращающихся колбасных дождях, нетающих сугробах шоколадных конфет и бесконечных развалах клубники, киви и манго по ценам «ещё – во – всем – городе – поискать» реализовывалась на каждом перекрёстке в виде частных магазинов. Каждый из них представлял ту самую «американскую мечту», о которой коренные американцы уже и понятия не имели: быть самим собой! В каждом из этих магазинов был «СВОЙ» набор продуктов, который до боли походил на набор в магазине напротив. Но эта бриллиантовая пыль американской мечты застилала глаза владельца. Дальше своего прилавка (его вселенная дальше прилавка не распространялась), он не видел, и в ушах его звучала волшебная (космическая) музыка гудения холодильника, где через запотевшее стекло на редкого покупателя глядела дюжина срезов аппетитных сервелатов и разного вида копчёности рыба. Мочёные яблоки, квашеные помидоры и малосольные огурцы в соседней витрине превращали даже случайно забредшего в магазин американца в голодного покупателя, и идея попробовать русское мороженое из Литвы, продаваемое армянкой в еврейском магазине реализовывалась в стопятидесятидолларовую покупку, в которой фигурировал и никогда ранее не пробованный холодец.
Вообще, в этом магазине можно было жить. Тепло, светло, уютно и знакомые с детства этикетки на всех полках. Иногда, правда, подтапливал когнитивный диссонанс, когда в поле зрения попадала красная упаковка печенья АНЁЛА. Тут мозг притормаживал, но потом опять продолжал накручивать педали в сторону прекрасного будущего, выдав себе многообъясняющее заявление «ну, вы же понимаете»… Отдельный угол был выделен под всем с детства знакомые лекарства и лечебные травы. Так как они уж точно не проходили стандарты FDA, то потомкам Бродского и Галича приходилось продавать горчичники и алахол как пищевые добавки.
Покупатели это понимали, (наш народ, вообще, оказался очень способным понимать на каком-то почти уровне осанки или интонации голоса) и не требовали каких-то сертификатов или разрешающих бумаг. Единственное, куда они обращали свой внимательный взор, так это на дату производства или хранения. Какая-то непонятная зрительная память выдавливала образы волшебных свойств парацетамола или бриллиантового зелёного и заставляла всех этих «бабушек» с новыми хрусталиками долго вглядываться в полки позади продавца, мешая ему тонко нарезать докторскую колбасу. При всём разнообразии американской медицины наш народ продолжал ходить по «своим» докторам, совершенно верно полагая, что выживший потомок репрессированных в 37-м уж точно знает и умеет больше, нежели местный наследник владельцев розовых Кадиллаков 50-х. Мало того, что пациент не испытывал никакого языкового барьера, он, к тому же ещё получал дозу психологической поддержки в виде шуток-прибауток и новых рецептов шарлотки или рулета из тортийи. Помимо этого, у доктора или медсестры всегда можно было поинтересоваться наличием знакомых, продающих автомобиль или сдающих квартиру. А уж поделиться телефоном автомеханика было просто обязанностью. Nobody walks in LA – говорили они, быстро осознав эту необходимость иметь автомобиль.
У Зямы не было автомобиля. У Зямы никогда не было автомобиля! Почти всю свою жизнь он прожил в центре Ленинграда и никогда не испытывал необходимости в личном автотранспорте. Что меня всегда в нём поражало, так это какая-то неизмеримая положительная энергия. Будучи небольшого роста и классического французского телосложения он напоминал сову из мультика про Винни Пуха, особенно когда читал. Читал он много. В 90-е годы советские ашкенази прибывали в страну своей мечты с полным собранием сочинений Чехова и набором алюминиевых кастрюль в отличие от иранских сефардов, приехавших в 1979-м с мешками денег и бриллиантов. Все эти книги каким-то непостижимым образом оказывались сначала в местных русских магазинах, в том числе и продуктовых, а потом и в местных городских библиотеках.
