– Что ж ты, ирод окаянный, делаешь? – возмущался пожилой рядовой, потрясая кулаками перед самым лицом помощника. – Нешто должен я получать из-за тебя взыскания? Головы у тебя, что ли, нет на плечах? Куды смотришь, дурья твоя башка? Сколько можно тебе показывать, как надо смотреть размеры и как следует укладывать? Вот, смотри еще раз, горе ты луковое… Эх, да ты, как я погляжу, ни на что не способен. Везде от тебя один вред. Худой ты человек, Соня, ох, худой.
За бестолковость сослуживцы считали его ни к чему не годным и открыто потешались над товарищем. К Сонмирче приклеились обидные прозвища «бестолковый эвенк» да «сонная муха», что, безусловно, очень сильно ранило доброе сердце рядового, но он молчал, лишь улыбался краешком губ в ответ на насмешки. И так бы продолжалось и дальше, не случись вскоре событие, перевернувшее жизнь солдата и изменившее отношение к нему.
Сентябрь 1941 года стал временем тяжелейших испытаний для всего советского народа. Красная армия терпела поражение за поражением. Рота рядового Найканчина удерживала занимаемый рубеж, раз за разом отбивая яростные натиски гитлеровцев. Однако, неся большие потери, изнемогая от голода и жажды и не имея достаточного количества боеприпасов, рота не могла долго обороняться.
Оказавшись в огненном кольце окружения, бойцы попали в безвыходную ситуацию. Старший лейтенант принял тяжелое решение.
– Товарищ командир, связи больше нет, боеприпасы на исходе, с едой еще хуже, – доложил сержант Чайка. – Что будем делать?
– Да, мы сейчас находимся в отрыве от других частей Красной армии. Что ж… будем прорываться. Иного выхода у нас нет. Соберите боеприпасы и провиант и разделите между солдатами. Пойдем ночью, – распорядился старший лейтенант.
Черное небо заволокло грозовыми тучами, скрыв луну, озарявшую землю. Ночь выдалась темной, не было видно ни зги. Куда ни кинь взгляд, повсюду черным-черно. Посчитав это добрым предзнаменованием, командир с остатками роты двинулся в путь в полном молчании. Но, не пройдя и пятисот метров, отряд натолкнулся на немецких лазутчиков. Затрещали выстрелы, в ответ застрочили пулеметы. Однако спустя несколько минут стрельба внезапно прекратилась, и темный лес вновь погрузился в звенящую тишину.
– Что происходит? Куда делись немцы? Неужели мы упустили их? – спросил раненый старший лейтенант, сраженный автоматной очередью. – Скверно, очень скверно. Если они доберутся до своих и сообщат им, что в лесу скрываются советские солдаты, то через полчаса-час тут их уже будет сотня, а то и больше. Сержант, прикажи всем занять оборону! Стрелять до последнего патрона, не отступать!
– Не волнуйся, товарщ командьир, никто не уходить. Все тута, – послышался голос рядового Найканчина. – Я стрелял. Никто не выжил.
– Откуда ты знаешь? – с недоверием уставился на него сержант Чайка. – Ты что, кошка? Только они могут видеть в темноте.
– Я не знаю, я чувствую, – только и ответил Сонмирча. – Разрешите найти их?
– А вдруг там засада? Вдруг их там много? Вдруг затаились и ждут, когда мы двинемся дальше? – усомнился в словах подчиненного старший лейтенант.
Эвенк повернулся в ту сторону, откуда пришли немцы, достал что‑то из кармана и… замер, прислушиваясь. Сидевший на влажной земле командир и стоявшие поодаль солдаты недоверчиво покосились на странного бойца.
– Не, никого больше нет, – через пару минут нарушил всеобщее молчание Найканчин. – Восемь их было, они все сичась в мире праотцов.
