Я примостился на краешек кресла и не удержался от длинного тягостного вздоха. По всем правилам театрального искусства, с маской трагизма на лице, с вздыманием и обрушиванием плеч.
– Не вздыхай, Валентин Савельевич, – поморщился шеф. – Да, не кофе я тебя пить позвал. И все понимаю, пятница, планы… Преступники, понимаешь, совсем не уважают право работника полиции на отдых!
Куда деваться, улыбнулся я этой искрометной шутке, слышанной мною от шефа в различных вариациях раз двадцать. Дослужусь до полковника, буду личный состав на лояльность аналогичным способом проверять. Зашел, скажем, в курилку, рассказал бородатый и несмешной анекдот. И смотришь, какая сволочь позволила себе не заржать…
Мечты, мечты. Не бывать мне полковником. Через полтора года стукнет сорокет, и наградят меня майорскими звездочками в комплекте с пенсионным удостоверением. Такая у нас, «болванов», судьба. Впрочем, не могу сказать, что она меня так уж не устраивает. Мне б еще нормированный рабочий день… Но невозможно иметь все. Любишь кататься – люби и катайся.
– Дело появилось. Срочное, – сообщил шеф.
Информативность сообщения – уверенный твердый ноль. Дела у нас имеют обыкновение именно появляться, и если бы не очередное, не было повода меня вызывать. Версия «попить кофе» была отметена в предыдущем блоке. А несрочные дела доходят до меня рабочим порядком, не через шефа лично. Но я киваю с сосредоточенным видом и получаю вознаграждение в виде каких-никаких подробностей:
– Ювелирный на Чехова выставили ночью. Грамотно выставили, все сливки сняли, а мелочевку не тронули. Ущерба на полсотни миллионов, и все в одну сумку впихнуть можно.
Прощай, свободный вечер! А может, и суббота… Смиряюсь по большому счету, но без последней робкой попытки обойтись не могу:
– Почему я, Сергей Александрович? Вон Сеня уже почти две недели балду пинает.
Вы меня сволочью не считайте, пожалуйста. Взвалить работу на плечи ближнему своему – святое право и даже обязанность каждого работника полиции. Семен мне друг, но выходной дороже. Он бы на моем месте поступил точно так же. Да и поступал уже, и еще не раз поступит… На кого-то абстрактного спихнуть все равно не получится – нас всего четверо «болванов» и две «болванки» в отделении. И все друзья.
– Твой психотип ближе, – кривится шеф. – Да и вообще…
Вот это «да и вообще» явно главенствует. Психотип может идти лесом, на меня в мае такого кадра накладывали, что более полную противоположность сложно представить. Неделю потом в себя приходил. Все потому, что мне среди всех «болванов» в нашем отделении не посчастливилось быть самым опытным. И процент давать самый высокий. Я в последнее время все чаще ловлю себя на мысли, может, я не самый умный, а как раз наоборот? Самые умные работают вполнакала и, посмеиваясь, в меня пальцем тычут…
– Кто выставил-то? – снова вздыхаю, на этот раз обреченно.
Шеф берет со стола картонный скоросшиватель, развязывает тесемочки, достает верхний лист бумаги и аккуратно подвигает ко мне. Твою ж мать, когда этот атавизм отомрет уже, а? Двадцать лет назад я наивно полагал, что сразу после того, как уйдет на пенсию все начальство, воспитанное на бумажках. Черта с два! Нынешние генералы на горшках с планшетами сидели, но папки с тесемочками непобедимы.
Я беру лист и первым делом изучаю фото. Представительный мужчина сорока – сорока пяти лет. Лицо умное, волевое. Взгляд пронзительный. Не нравится мне это, такой точно не по пьяни набедокурил, такой все тщательно рассчитает и просчитает…
