13 лет Теней - страница 7

– Встать, суд идет! – объявил секретарь.

Павел выпрямился, чувствуя, как дрожат колени. Он едва слышал, как прокурор зачитывал обвинение, прося суд избрать меру пресечения в виде заключения под стражу на два месяца. Слова "особо крупный размер" и "попытка сбыта" звучали как приговор.

Когда слово дали Павлу, он с трудом смог произнести:

– Я… я признаю свою вину.

Судья внимательно посмотрела на него поверх очков, затем объявила перерыв для принятия решения.

Томительные минуты ожидания тянулись вечность. Павел заметил в зале своих родителей. Мать беззвучно плакала, отец обнимал ее за плечи, его лицо было серым от горя и усталости. Их взгляды встретились, и Павел почувствовал, как к горлу подступает ком.

– Суд постановил, – голос судьи вырвал его из оцепенения, – избрать меру пресечения в виде заключения под стражу сроком на два месяца.

Удар молотка прозвучал как выстрел. Павел почувствовал, как земля уходит из-под ног. Два месяца. Шестьдесят дней в неизвестности, в ожидании суда и приговора.

После заседания его вывели из зала. В коридоре он успел увидеть родителей.

– Мама, папа, я… – начал он, но слова застряли в горле.

– Паша, держись, сынок, – отец старался говорить твердо, но голос дрожал. – Мы найдем хорошего адвоката. Мы с тобой, слышишь?

Мать лишь беззвучно плакала, протягивая руки к сыну. Охранник мягко, но настойчиво повел Павла дальше.

– Я люблю вас, – успел крикнуть Павел, прежде чем за ним закрылась дверь, словно поставив точку в его прежней жизни.

Лязг металлической двери эхом отразился от стен, когда Павла грубо втолкнули в переполненную камеру ИВС Екатеринбурга. Резкий свет флуоресцентных ламп, словно хирургический скальпель, вырезал из полумрака десятки суровых лиц. Воздух, густой от запаха пота, страха и дешевого мыла, ударил в ноздри, вызывая тошноту.

Помятая дизайнерская рубашка и брюки от Brioni, еще недавно бывшие предметом гордости Павла, теперь казались нелепым маскарадным костюмом. Они мгновенно выделили его среди обитателей камеры, одетых в потрепанные майки и застиранные треники. Павел инстинктивно попятился к стене, его глаза, расширенные от страха, метались по помещению в поисках укрытия.

Какофония звуков оглушала: хриплые голоса, злобное бормотание, лязг наручников, скрип пружин на старых койках. Все это сливалось в единый гул, от которого, казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки.

Это какая-то ошибка. Я не должен быть здесь – мысль билась в голове Павла, как испуганная птица в клетке. Но реальность жестоко напоминала о себе каждой секундой, проведенной в этом аду.

– Эй, фраер, ты чего такой дерганый? – раздался хриплый голос слева, прорезая общий шум.

Павел вздрогнул, но не ответил. Его взгляд продолжал метаться по камере, словно в поисках волшебной двери, ведущей обратно в его прежнюю жизнь.

С наступлением ночи атмосфера в камере стала еще более гнетущей. Тени сгустились по углам, превращая лица заключенных в жуткие маски. Павел, скорчившись в углу на холодном бетонном полу, начал ощущать первые признаки ломки. Холодный пот выступил на лбу, покрывая кожу липкой пленкой. Руки дрожали так сильно, что он едва мог удержать их сцепленными на коленях. Тошнота накатывала волнами, скручивая внутренности в тугой узел.

Его состояние не осталось незамеченным. Словно акулы, почуявшие кровь, заключенные начали проявлять к нему нездоровый интерес.