1812. Фатальный марш на Москву - страница 33

То была революция сверху, проведенная, если воспользоваться словами графа Карла Августа фон Харденберга, министра короля Фридриха-Вильгельма, «по причине мудрости тех, кто стоял в нашем управлении», а не из-за исходившего снизу импульса. Данным преобразованиям суждено было вылиться также и в духовную революцию. Один из главных ее архитекторов, барон Штейн, подвергнувшийся медиатизации рыцарь, желал «заново пробудить коллективистский дух, гражданское чувство, преданность стране, ощущение национальной чести и независимости, чтобы оживляющее и творческое вдохновение заменило ограниченный формализм механического аппарата»{49}.

Процесс в изрядной степени поддерживался германскими националистами из разных мест. Сам барон Штейн происходил из Нассау, граф Харденберг – из Ганновера, как и генерал Герхард Иоганн Шарнхорст. Гебхард Блюхер был мекленбуржцем, а Август Гнейзенау – саксонцем. В стремлении вдохнуть национальную душу в каждую пору армии и государственной машины их вдохновлял пример революционной Франции. Однако реформы имели целью не только и не столько освобождение народа, а в первую очередь превращение его в деятельного и преданного делу слугу государства. Многие верили, что одной лишь сильной Пруссии будет под силу освободить и объединить немецкие земли, чтобы потом бросить вызов культурному и политическому первенству французов. Мощным оружием в данном случае им мыслилось образование, и Вильгельм фон Хумбольдт получил задание провести реформы в этой области, каковое начинание в 1810 г. выразилось в открытии университета в Берлине.

На уровне народа толчок к поиску путей для возрождения через очищение повлек за собой образование тайного общества под названием Тугендбунд (Tugendbund — «Союз добродетели»), созданного группой молодых офицеров в Берлине[14]. Цели Тугендбунда в принципе не являлись политическими, поскольку подразумевали самосовершенствование путем повышения уровня образованности и морального возвышения, однако в его программу входило воспитание национальной сознательности и установки на любовь к отечеству, а потому, как получалось на практике, совсем уйти от политики все-таки не удавалось. Количество членов никогда не превышало ста, и все что делали такие люди – сидели и говорили о восстании, о партизанской войне и о мести. Но такова уж природа всех тайных обществ – они кажутся более грозными и опасными, чем являются на деле, а потому Тугендбунд имел глубокое символическое значение.

К тому же данное общество действовало как вдохновляющий момент и центр притяжения разочарованных из других частей Германии. Беспомощность германского народа перед лицом высокомерных французов особо подчеркивал фактор экономического воздействия Континентальной блокады. Ранения гордость в умах немецких патриотов превращалась в угрюмую решительность, а первый проблеск надежды забрезжил на горизонте, когда летом 1808 г. пришли первые ободряющие новости о Байлене. «События в Испании возымели огромное воздействие и показали, на что способна нация, обладающая силой и отвагой», – писал Штейн другу{50}.

Наполеон прекрасно осознавал, что за новый призрак бродит по Германии. Данный момент не слишком-то заботил его, однако в период пребывания в Эрфурте и Веймаре, во времена встречи с Александром в 1808 г., император французов предпринял некоторые несвязные усилия для повышения собственной популярности, пригласив в частности на обед профессоров университета Йены. Он наградил Гёте орденом Почетного Легиона. Наполеон распорядился доставить в Веймар поэта Кристофа Мартина Виланда и под взглядами удивленных придворных на балу потратил около двух часов в беседах с тем о судьбах немецкой литературы. Затем император французов подошел к Гёте и завел разговор с ним. Данное событие нашло отражение в придворном бюллетене, где содержались следующие восклицания: «Герой эпохи доказал тем самым приверженность нации, защитником коей он являлся, а также то, сколь он ценит ее язык и литературу, каковые есть ее национальная связующая сила». Однако на следующий день тот же человек отправился на экскурсию на поле битвы под Йеной, где велел немцам воздвигнуть небольшой храм в знак своего триумфа над ними