18x9 - страница 23

Но тренера, видимо, на тот момент интересовала уже не техника, с этим ему было все понятно. Он устроил это шоу, чтобы проверить мое желание учиться, мой дух. Я ведь сразу почувствовал родное существо, сразу увидел в нем себя. И он тоже увидел во мне тогда что-то родное, что-то очень близкое. Я прыгал, блокировал, бегал, подавал, пасовал, летал – пыхтел как мог. А он веселился, давая мне все эти сказочные задания. Но я был настроен серьезно, хотя пацаны ржали в голос, а девчонки сострадали. Я, почувствовав волну, кураж, выполнял все с каким-то остервенением и смелостью. Я уже тоже играл во всю, юродствовал, чем, видимо, и зацепил внимание тренера.

Что мне больше всего запомнилось – это прыжки на тумбу. В нашем зале имелась сцена, приблизительно мне по грудь с моим ростом метр восемьдесят семь. Нужно было запрыгивать на нее двадцать раз без остановки. Последний раз я не допрыгнул и содрал себе голени в кровь. Было ужасно больно.

И еще чудесным и запомнившимся мне на всю жизнь в этом экзамене было испытание прыжка за мячом, так называемая рыбка. Тренер кидал мяч чуть ли не на другую сторону спортивного зала, при этом крича, что нет мячей, которые нельзя достать. И я прыгал. Доставал. Я потом вспоминал эти прыжки, когда мы в колледже на гимнастике прыгали через коня в длину, держа ноги вместе. Там тоже прыгаешь – летишь и успеваешь о чем-нибудь подумать: например, как будешь лежать в больнице с переломами. Или о вкусной булочке в студенческом буфете, которую ты съешь в перерыве между занятиями. В экзистенциальном состоянии время как будто останавливается, делается затяжным. Сознание вываливается из обычного ритма, когда психика работает на пределе. Там, на экзамене, я так же бежал в сторону улетающего от меня мяча и с полной уверенностью, что достану его, прыгал в горизонт, выставив руки вперед, не имея никакого представления, как буду приземляться и приземлюсь ли вообще. И было время даже пофилософствовать, пока летишь.

Позднее я, конечно, научился прыгать за мячом без особых потерь для боков и подбородка, который я сдирал до крови об пол, когда руки не выдерживали мой вес при приземлении. Но именно тогда я и усвоил, что нет не-берущихся мячей, главное – дерзость и полная уверенность в том, что ты сможешь сделать этот невероятный пилотаж и достать мяч.

Я очень хотел быть принятым в команду. Глядя на меня, мои будущие друзья тоже уже хотели, чтобы я остался. Они смеялись до слез, видя, как я летал по залу. В конце теста тренер сказал: «И последнее: пятьсот кругов гусиным шагом по залу», сам уже улыбаясь вовсю. Пятьсот так пятьсот. Я прошел два круга и упал на занемевшие колени.

– Садись, отдыхай, ты принят. Но работать придется много. Ты нулевой, – произнес не знаю даже уже кто, но точно «бессмертный», похлопав меня по плечу.

Я потом не раз думал об этом представлении, проведенном для меня тренером в сказочной, фантастической манере. И уже много лет спустя меня посетила догадка, что тогда в моем лице ему был нужен не игрок. Во всем этом было что-то другое, какая-то непонятная для меня тогда идея, которая в тот момент была ведома только Валерию Семеновичу. А может, и ему была неведома, а ведома какой-то внутренней интуиции, мысли, объединяющей нас всех в одно целое. Мысли, доступной только добрым сердцам и оголенным душам. Человеческой искренности.

Домой я летел как на крыльях, счастливый до невозможности. Это была моя победа! Одна из самых значимых и крылатых побед моей жизни. Чувство этой окрыленности, торжества потом питало меня в трудные минуты. Такие мгновения дают силы на всю жизнь: ощущение своей значимости, своей ценности, восторг и вдохновение от таких маленьких побед впоследствии превращаются в веру в свои силы и желание жить на этой земле во что бы то ни стало. Желание быть победителем, побеждать – самое сильное человеческое чувство, лежащее в основе любой созидательной цели, которую мы ставим перед собой. В этом заключена вся жизнь. Все ее богатство. Пасха!