– Рита, а ты чья невеста? – спросила Ксюша.
Все засмеялись.
Рита подняла свой бокал ко рту, чуть наклонила и втянула, стремительно и целиком. Повернулась к Ксюше, растянула лиловый от кагора рот в недоброй улыбке:
– Мне Корнев нравится.
– Старший? – прыснула Вика.
– Егор, – Рита сжала губы и покрутила головой.
– Егор… – повторила Таня, как эхо. Заскрипела стулом, в глазах потемнело.
Семья Корневых жила в доме впритык к Ритиному. Это был голубой дом, зловеще закопченный временем. Старший Корнев, Василий, долго сидел, жена его недавно умерла, и он в одиночку воспитывал Егора – грозу поселка, упыря и наглеца двадцати лет. Губастый, с бритой головой, Егор весной вернулся из армии, обзаведясь шрамом вполщеки.
– Хочешь за него? – спросила Таня с тонкой дрожью в голосе. – Думаешь, он тебе подходит?
– А за кого? – выпалила Рита. – Может, за Юрика?
Все опять засмеялись.
– Это Ксюшин кавалер, – сказала Вика.
– Заткнись! – прошипела Ксюша.
Несколько лет назад, будучи помладше, девчонки ладили с Юриком, слабоумным нервным дачником с улицы Лермонтова возле рощи. Длинноносое, бледное, зеленоватое лицо. На голове постоянно красовалась шерстяная шапка с помпоном – чтоб не продуло – или большая панамка – чтоб не напекло. Его мать и бабушка всё время устраивали праздники и угощением приманивали гостей, да и Юрик как кукла был для девочек хорош. Но со временем они Юрика оставили. Рита как-то даже толкнула его в пруд. Он шел по пыльной дороге домой и плакал. Панамка осталась на дне, а с руки по колено свисала длинная тина, окончательно превращая Юрика в Буратино. Теперь только Ксюша проведывала его иногда, от скуки: они играли в прятки у него на участке.
– Не надо, Ксюша у нас большая, – с покровительственным смешком сказала Вика, – Ксюша у нас уже целовалась. Ее в Москве один мальчик из школы провожает, потом в подъезде торчат… Как твой Дима? Умеет целоваться?
У Ксюши гранатово налились щечки:
– Завидно, да?
– Мне? – звякнул смешок старшей сестры. – Да меня б вырвало от него. Он же прыщавый весь.
– А ты! А ты! – заверещала младшая. – У самой два прыща выросли. Месяц их давила. Забыла, что ли? На лбу. И на носу. Вон! До сих пор следы! – Она потянула ручонку к лицу Вики, и та резко, одним махом сбила ее своей тяжелой рукой.
– Блин, а у меня брательник тебя старше, его, кажется, ваще девочки не волнуют… – Рита вздохнула. – А Корнев, сука, в пионерлагерь ездит – с шалавами мутит.
– Егор? – голос Тани опять дрогнул.
– Ну.
Пионерлагерь доживал свой век на окраине поселка. Теперь это был просто лагерь отдыха для школьников. Пионерию отменили, уже не играл горн, и несколько веселых железяк растащили по поселку. У магазина стояла красная карусель, на ней кружила ребятня, но чаще квасили мужики, раскачивались, кто-нибудь падал и засыпал на земле.
– А ты что, уже с Корневым встречаешься? – спросила Вика.
– Подкатывает, – сказала Рита с деланой хмуростью.
– Ты ж с Харитошкой гуляла, – отозвалась Таня спокойно.
Она пытливо посмотрела на подругу. Хороша подруга. Такая должна нравиться.
– Иди ты! Козел он. А я с козлами не гуляю. Еще раз скажешь такое – я тебя знать больше не буду.
– Конечно, козел, – поддержала Таня. – Я тебе всегда это говорила.
– Говорила. Ну и чо? – Рита опять закурила. – Он кто мне? Хахаль или кто? Мать его моей рассказывала: его в детстве током шибануло, мимо грибник шел, палкой провод оттащил, но он с тех пор такой и остался – шибанутый.
