1999 - страница 9

Там у круглого резервуара, обрамлённого мраморным камнем, мы умыли делопроизводителя холодной водой. Для этого пришлось отгонять руками баклажки и упаковки от чипсов. Вот ещё при СССР здесь плавали золотые рыбки, а нынче всякий пластиковый мусор. Вот вам и вся демократия, граждане, весь ваш рынок и патриотизм.

Как-то после всех этих омовений и прогрессирующей слабости тела и духа Наденьки мне вдруг захотелось сделать что-то доброе и полезное.

– Наташа, давай отправим её домой. К чему эти мучения? – предложил я.

– Ты прав, Беспяткин. Сейчас такси вызовем, – согласилась бухгалтерша, доставая телефон.

Наденька же, сидя на холодном мраморе и поддерживаемая мною, вдруг уныло запела какую-то грустную песенку про ежа с дыркой. Это было печальное зрелище и депрессирующий звук. И он продолжался до появления такси.

Пока мы волокли Наденьку к дороге, воздух вдруг сделался неожиданно холодным и влажным. Даже сверчки во тьме замерли, как по команде. И только неподалёку, возле ДК, из чьей-то машины невнятно бухала басами современная эстрада. Откуда-то из глубин ада ко мне пришла унизительная икота.

После того, как мы загрузили Наденьку в машину, я настоял на том, чтобы Наташа поехала с ней.

– Я таксистов знаю. Им деньги надо апосля отдавать, когда на место доставят. А эта ваша молодуха в другом мире сейчас, береги коллегу, ик… – сказал я Наташе и поцеловал её в щёку.

Та моргнула своими накладными ресницами и обречённо впилась мне в губы, словно на призывном пункте. Поцелуй был крепок и искренен, но мне не понравился. Мне вообще всё не понравилось с той минуты, как Наташа порвала колготки и до того мгновения, когда такси, фыркнув, понеслось по пустынным улицам моего города.

И поэтому я решил вернуться на дачу. Там из машин басы не бухают и в речке баклажки не плавают. Там есть холодильник со жратвой и пиво на утро. А ещё в берёзовых ветвях поёт соловей и возле мостков квакают жабы.

Шпагат

Мещер высадил меня у калитки и, получив деньги, умчался, словно за ним погнались местные кикиморы с нечистыми намерениями. Зато мне в этом свежем воздухе и дышалось легко и хотелось многого. Но для начала я зашёл в домик, достал початую бутылку чачи и глотнул из неё. Запах тархуна кружил мне голову и я, захлопнув холодильник, вышел на крыльцо.

Да, соловей ещё не пел, но жабы в Сосновке уже квакали. На полу лежало одинокое яблоко и волшебно светилось, словно пародируя луну. Я поднял его, потёр о рукав и с хрустом сожрал, словно это была последняя еда на Земле. Потом я увидел соседку по даче, одиноко курившую на своём крыльце. Я махнул ей рукой. Огонёк сигареты приветливо помаячил мне в ответ.

Ну, а уж потом я расслабленно и неторопливо пошёл к мосткам. Мне внезапно захотелось забраться в лодку, отплыть на середину речки и, бросив якорь, растянуться на брезенте. А далее можно спокойно смотреть звёздное кино, пока ссать не захочется. Это вот, друзья мои, лучше всяких медитаций и дурацких релаксов из Интернета.

Я прошёл по скрипучим доскам к краю мостушки и странным образом принялся отвязывать лодку. Не спрашивайте, почему странным образом. Я и сам не знаю почему.

Да, вот так. Одной ногой я стоял на носу лодки, а второй на крайней доске. И когда узел был развязан, я заметил, что зазор между неподвижной пристанью и движимой лодкой вдруг стремительно увеличился. И ещё я увидел себя в качестве связующего элемента между этими противоречивыми предметами.