– Контракт и проведение торгов по ребенку ввели законом совсем недавно, практика только формируется, – привычно забубнил я, – и я бы рекомендовал ограничиться обычным лишением прав родителя, взысканием компенсации морального вреда. Ну, а лига быстро подберет вам новую семью – хотите гетеро хотите гомо…
– Ну, уж нет. Эта лига нормальную семью разве подгонит? Да и вообще семья это отстой. Ты мне давай дело бери и какие там бумажки нужны скажи.
– Эээ… хорошо. Как вас зовут, простите?
– Ника.
– Ника, мой секретарь тебе все расскажет. Да, кстати, а кто будет платить за ведение дела? Все та же лига?
– Ну а куда ж она денется? – захихикала девушка,– пускай только пикнут – ты им сразу счет кидай, да? У меня полкласса уже по второму разу родителей меняет. Лига все оплачивает. Правда это…все нормальных родителей почему-то никому не достается – даже похуже биологических бывает, вообще кошмар!
– Жуть, – согласился я, – хорошо, договорились. Но просудиться с твоим нынешним родителем вначале нам все же придется, иначе объявить торги ты не сможешь. Поняла?
–Угу.
– Кстати, а чем занимается твой от…, тьфу ты, родитель номер один?
– Он этот, как его там, священник. Знаешь таких?
***
Мои познания о религии укладывались в пару бородатых анекдотов и в воспоминания о школьных экскурсиях в последний действующий храм. Городские власти не сразу закрыли собор. Вначале рассовали старушек-прихожанок, слишком рьяно навещавших церковные службы, по домам для престарелых и умалишенных. Затем провели для порядка референдум. Само собой горожане единогласно согласились с тем, что музей истории борьбы сексуальных меньшинств за свои права должен быть размещен именно здесь.
И все же власти не пошли до конца – на свободе оставили нескольких священников, но только тех, кто согласился совершать обряды всех мировых религий. Далеко не все пошли на это – некоторые даже пытались судиться. Но их быстро отправили на лечение. А те, кто остались, прошли необходимые курсы и получили лицензии.
Отец Ники был одним из таких священников. Собственно это был последний действующий священник в городе – слишком хлопотно, неприбыльно и опасно было это занятие. К тому же отец Ибрагим категорически отказывался венчать однополые пары ни по какому обряду. Только редкие заказы на обрезание да освящение новых винтокрылов позволяли сводить ему концы с концами.
Я долго звонил в дверь трейлера, щедро расписанного местной молодежью всевозможными ругательствами и рисунками, изображавшими радости плотской любви во всех ее ракурсах.
Дверь, наконец, открылась. На пороге стоял высокий сухощавый мужчина лет пятидесяти с окладистой седой бородкой. Его черные, глубоко посаженные глаза испытующе смотрели на меня.
– Слушаю тебя, сын мой.
Я аж крякнул от подобного нахальства.
– Простите, я вам не сын. Я вообще-то по делу.
Священник всплеснул руками.
– Это вы меня простите – я подумал, что вы пришли ко мне по вопросам веры. Прошу вас, проходите внутрь!
Я прошел в дверной проем и оказался внутри довольно грязноватого вагончика. На стенах висели кресты, иконы, шамаили, изображения языческих божков с множеством рук.
– Итак, какое у вас ко мне дело?
– Вы родитель номер один Ники? Отец Ибрагим?
– Допустим. Господи, что она натворила на этот раз?
Я вытащил из портфеля повестку и протянул ее священнику. Тот, сощурив глаза, стал читать, шевеля беззвучно губами. Я незаметно включил скрытую камеру в очках, чтобы зафиксировать факт вручения.
