Я не стал задавать вопрос, отчего она не спит в столь позднее время, а резко бросился к ней, испугавшись, что ей нездоровится, но она в своем привычном репертуаре молчит и не хочет никого беспокоить.
Я чуть ли не падаю на колени рядом с ней, и беру её за руку, накрывая её ладонь своею.
– Ба! Ты чего? Тебе плохо? – испуганно выпаливаю я.
Пытаюсь заглянуть ей глаза, но она вдруг поджимает губы и отворачивается от меня, закрывая глаза рукой.
– Ба? – повторяю я уже требовательнее.
Бабушка резко стряхивает мою руку со своей и вдруг отворачивается, сгорбившись. До ушей доносится её тихое завывание и невнятное бормотание. Я хмурю брови и придвигаюсь поближе, дабы расслышать хоть какие-то слова. Я с беспокойством гляжу на неё, а внутри бушует настоящий ураган из паники и страха: «Что с ней случилось? Почему она молчит? Она ведь всегда со мной разговаривает, почему она отворачивается от меня? Я обидел её? Да в чем дело?!»
Я уже готов прикрикнуть, чтобы услышать хоть какие-то объяснения, но только я раскрываю губы, как вдруг…
– Чего же ты здесь забыл, Игорь? – мучительно завывает она, глядя в распахнутое окно, за которым виднелось черное непроглядное небо.
Я опешил. Непонимающе гляжу на неё, подходя сбоку.
– Ба, ты чего? – удивленно спрашиваю я: – Я ведь живу здесь!
Бабушка вдруг разражается надрывным плачем, закрывая лицо. и воет! и воет! Покачиваясь на стуле вперед и назад, она походила на умалишенную.
Что за ерунда?!
– Рано тебе сюда! Почему же ты так рано пришел ко мне? – сквозь плач вопрошает она, подобно просящему у Господа в Церкви: – Нельзя тебе сюда! Уходи скорее отсюда!
– Уйти? Почему я должен уходить из своего дома?! – воскликнул я, окончательно запутавшись.
Но вместо ответа я вновь слышу её жуткий вой. Я стоял и ошарашенно уставился на неё, выпучив глаза. По телу пробежала дрожь, заставив меня покрыться холодным потом. Я вскидываю дрожащую руку, в надежде успокоить бабушку, но вдруг резкий звон в ушах заставляет меня инстинктивно закрыть уши. Этот звук такой громкий и невыносимый, словно бьют прямо рядом со мной. Я жмурюсь, скрипя зубами и падаю на колени. Черт, да почему так громко? Ведь Церковь от нас хоть и недалеко, но не настолько, чтобы от колоколов дрожали перепонки.
БАМ! БАМ!БАМ!
ДА ХВАТИТ!
БАМ!
ЗАТКНИТЕ ЭТОТ ШУМ УЖЕ!
Я БОЛЬШЕ НЕ ВЫНЕСУ! Я СЕЙЧАС ОГЛОХНУ!
Вой старой женщины смешивается со звоном колокола. Я с силой надавливаю на свой череп, в надежде приглушить эту какофонию. Но никак! Они тарабанят внутри меня! Исходят от меня! Я выгибаюсь в пояснице, вытягиваю шею вверх и…
Отчаянно ору, прорывая мрак удушливой комнаты. в ужасе дергаю своими конечностями, но сквозь полусон уши закладывает от громоподобного лязга цепей. Я резко распахиваю свои глаза. Замираю в ледяном ужасе от осознания, где я. Секунду, одну чертову секунду, гляжу вверх, в непроглядную тьму, обливаясь потом. Не могу двинуться от нахлынувших эмоций и невыносимой боли где-то внизу.
Всхлипываю.
Душно.
Нечем дышать!
Я снова заперт! Я вновь во тьме!
Один…
В ушах застыл раскатистый звон, что эхом буравит мою голову, заставляя её пульсировать.
Закрываю лицо туго связанными руками. Кожа на запястьях привычно ощущает холодок оков. Эти сволочи их еще опутали тугой веревкой до локтей, и я застыл в молитвенном жесте, словно прошу прощения.
У кого?
У кого я должен его просить?
Сорванным голосом я вновь прорываю темень. Я кричу снова и снова. Крик, перерастающий в плач. Плач, переходящий в натужный слабый вой. Вой, сменяющийся слабым смехом обреченного облегчения…
