34 ступень - страница 14

Засыпая, я пытался заговорить с Тобой, но так и не услышал Твой голос. Я не отличался особым умом, но понимал, что мои лекарства были направлены именно на то, чтобы я перестал Тебя слышать. Что ж, – думал я, – возможно, спустя время, мне удастся убедить себя в том, что все это было лишь болезнью, хоть в это и было бы трудно поверить. Последняя мысль, промелькнувшая в моем сознании, погружающемся в темноту, покинутую сновидениями и мечтами, было то, что Тихая Долина должна была быть поистине хорошей клиникой, если мне потребовалось всего лишь несколько дней для того, чтобы начать допускать возможность того, что Тебя была способна убить пара пилюль.

Четверг был более богат на эмоции и новые впечатления. Вероятно, виной тому была групповая сессия и количество людей, которые в тот день решили поделиться своими мыслями. Я вновь увидел Лару, сидящую через несколько стульев от меня, но в этот раз за все время она не произнесла ни слова. Вместо этого значительную часть времени заняли высказывания, или как мы называли это здесь, «дружеские секреты» Дори, молодой женщины, ежедневно носящей джинсовый комбинезон и собирающей свои кудри в высокий пучок, обрамленный яркой красной резинкой. Также своими секретами решил поделиться Высокий мужчина, чье имя я упустил во второй раз. Он сетовал на свои странные сны, которые ему в последнее время было все труднее отличить от реальности.

Третьим человеком, который ощущал необходимость посвятить остальных в свои личные обстоятельства, был мужчина, которого я не встречал раньше. Он был не из тех людей, которых можно было легко забыть или не заметить в толпе. Зайдя в комнату, он сражу же начал представляться остальным участникам нашего небольшого шабаша и галантно поцеловал руку Эммы при знакомстве. Его звали Ларс, по крайней мере так он представился Эмме, при этом говоря настолько громко, что любой находящийся в комнате мог без труда его расслышать.

Что за имя было Ларс или, может, это была его фамилия? Это настолько не укладывалось у меня в голове, что даже начинало немного злить, и я ощущал стук в висках, предвкушая приближение мигрени. Как оказалось позже, Ларс был художником, и это был его творческий псевдоним, который, по его словам, стал для него настолько естественным, что он уже с трудом мог вспомнить свое настоящее имя. Подобное заявление показалось мне неправдоподобным и претенциозным и напоминало об актёрах одной роли, которые настолько вжились в свое единственное амплуа, что оно стало их новой личностью. Точнее, даже не личностью, а пустой оболочкой, сотканной из напускного образа и желания произвести впечатление.

– Что привело тебя к нам, Ларс? Чем бы ты хотел сегодня с нами поделиться? – дружелюбно обратилась к нему Эмма.

– О, ничего серьезного. – Он улыбнулся и посмотрел по сторонам. – Небольшая депрессия и пара творческих блоков. – Он развел руками, и его лицо приобрело невинное выражение, что выглядело весьма странно, учитывая его возраст.

Я не мог сделать точный прогноз относительно того, сколько ему могло быть лет, но он явно не был юношей. Несмотря на то, что в его темной, почти черной шевелюре, нельзя было разглядеть ни единого седого волоса, что-то в его чертах выдавало наличие опыта. Его узкие темные глаза в уголках расходились несколькими ровными стрелками морщин, а подбородок был довольно опущенным и плавно переходил в шею. Его вряд ли можно было назвать привлекательным в привычном смысле этого слова, но что-то в нем притягивало взгляд. Возможно, свою лепту внес его весьма экстравагантный наряд. Клиника не заставляла своих постояльцев носить то, что я обычно видел в фильмах про психиатрические больницы, утверждая, что человек привыкал к своей одежде и во время процесса лечения чувствовал себя более комфортно, находясь в том, что он носил в повседневной жизни. В то время как я сидел в темно-синих джинсах и белом поло, Ларс, судя по всему, чувствовал связь с окружающим миром через свою ярко-красную рубашку с широкими длинными воланами вместо рукавов, и, хоть я был не силен в вопросах моды и стиля, она скорее напоминала мне блузу. Его выбор брюк был не менее необычным – на нем были черные кожаные штаны, расклешенные к низу, из-под которых едва выглядывали острые носы ботинок. Наверняка для этой обуви существовало иное, более точное, название, о котором я и не догадывался. Он сидел, закинув ногу на ногу и сложив обе руки на коленях, демонстрируя несколько крупных колец с камнями красного и зеленого цветов, которые, я был убежден, не были драгоценными.