День девяносто третий.
– Пожалуйста, выведи меня отсюда! – спокойно, тихо, практически неслышимо произношу на ухо своей заложнице. – Пожалуйста!
В моем голосе просьба, страх, отчаяние, а внутри, между тем, голоса психоза, кричащие адреналиновым безумием: «Давай… давай-давай-давай!»
– Пусти меня, создание! Отпусти, я тебе говорю! – девушка старается вырваться, дергается, выкручивается змеей. – Создания не имеют права касаться женщин! – она хрипит собственной яростью.
– Пожалуйста… пожалуйста! – продолжаю шептать я, не выпуская из вида идущих со всех сторон прекрасных, опасных, жаждущих возмездия женщин.
Так мы движемся вдоль стены. Это единственный способ обезопасить затылок. Так мы движемся вдоль стены, а страх внутри меня затягивает петлю на шее. Ту самую, которая была накинута перепиской за ноутбуком… Так мы движемся вдоль стены, рискуя стать первоклассной мишенью для тира. Так всё человечество движется вдоль стены и ждёт минуты своего расстрела.
«Рано или поздно все превратится в пыль, – шепчет психоз – Все и вся!.. Последними рассыплются стены и сожжённые мосты».
День девяносто четвёртый.
Самое мерзкое место в мире, которое навевает мне ассоциацию с цинковой банкой для военных трупов, раскрывает свою пасть… лифт проглатывает нас. Дальше нас ждёт тяжёлая тишина сквозь асинхронное дыхание.
«Смогу ли я вырваться отсюда? – думаю я, просчитывая все варианты того, что делать после того, как двери откроются. – Ведь это была шахта, а я был диггером в среде обезразумленных мужчин… в окружении Адамов в первозданном его виде. – Как мне миновать дальнейшие помещения и выйти? Будут ли эти дальнейшие помещения и… насколько много там охранниц?» – вращаются мысли, кружа свой нудный хоровод.
В конце концов створки распахиваются, и нас встречает облава во главе с странного вида женщиной.
– Эй, ты, – у неё низкий голос,– с тобой говорит мэр сего рая! – она слишком приторна и манерна, это слышно по интонации. – Я здесь, чтобы выставить тебя отсюда! – говорит она, а я обращаю внимание на большую выпирающую челюсть, на тяжёлые надбровные кости, на сломанный нос. – Такие, как ты, тут не нужны!
После лица я изучаю шею, широкие плечи, мощные груди на грудных мышцах, практические отсутствующую талию и огромные руки с костяшками, по размеру напоминающими перепелиные яйца.
– Если ты хочешь уйти, есть три требования! – продолжает женщина, бедра которой разбиты на четыре мышцы и выглядывают из выреза плотно сидящего на ней платья. – Первое! Ты никогда больше сюда не вернёшься!
Не могу понять того, что именно меня смущает в этой особе, кроме явной любви к спортзалу… и спортивной фармакологии – для получения мышц таких объемов.
– Второе! Ты должен отпустить нашу девочку!
Ещё раз пробегаю по всей её фигуре взглядом и нахожу то самое, что не заметил раньше.
– Третье! Вот тебе велосипед! Вот твои шмотки и твои деньги! Проваливай отсюда! – обращается ко мне мэр города женщин, являющийся трансвеститом или… трансгендером.
«Вот это ирония, – смеюсь я вместе с психозом, соглашаясь на требования. – Если они меня сейчас пристрелят… эта ситуация стоила того, чтобы погибнуть здесь, – думаю я, забирая вещи и велосипед. – Все дело в кадыке», – беззвучно смеюсь я.
День девяносто пятый.
Я голоден. Я устал. А обезвоживание превратило язык, горло и мысли в наждачную бумагу, о которую стираются годы оставшейся мне жизни, приближая их к числу «ноль». Иногда я использую выделенное мне средство передвижения, иногда качу его рядом, иногда откровенно ору на него, полыхая от ярости к тому извращенному рассудку, который придумал мне такую пытку.
