– Твоя история действительно заставила меня побеспокоиться, – ужаснулся Вульф. – Может быть, он меня неправильно поймёт и вообще сделает мне молочный коктейль!
– Я не понял, ты что-то имеешь против молочных коктейлей? – удивлённо спросил Гром. – Ты должен радоваться, что у тебя есть возможность их пить. У меня вот нет…
– Разумеется, я радуюсь, – Сергей Анатольевич замотал головой, – я обожаю молочный коктейли. Но не фруктовые, только ванильные. А фруктовых вкусов так много: банановый, апельсиновый, клубничный… Кстати, я имею аллергию на клубнику.
– Да, я тоже, – кивнул Адольф Иосифович, – не совсем аллергию, просто неприязнь. Последний мой ученик отдавал мне плату за обучение клубникой. У его семейства, где стояла их дача, место какое-то проклятое было, так там кроме клубники ничего больше и не росло.
– Кстати, – Тэнгу постарался переключить поток откровений о прошлом на диалог по специальности, – как проходило обучение студентов в иностранные университеты? Признаюсь, я никогда вообще не слышал о том, что в нашем городе идёт подготовка студентов в Оксфорд!
– А, – Гром в знак траура склонил голову, – не слышал ты потому, что идёт довольно-таки очень плохо. За всё время – лишь два студента объявили желание поступить в этот английский университет. Ни один, правда, не поступил. По-английски ни один не бельмесы, но, в свою оправдание, хочу сказать, что математику они решили на твёрдую четвёрку и это – даже без знания языка. Не знаю, что они полагали за задание им предстоит, но найти решение, увидев только математическую формулу – заставляет меня гордиться моими студентами.
– Так что в итоге тебя привело в школу? – с любопытством спросил Тэнгу.
– Творческий кризис, – печально ответил математик. – Перельман раньше меня решил задачу, над которой я бился около двух недель! Это разочарование привело меня к депрессии, я начал заедать своё горе, в итоге, это привело меня к двадцати килограммам избыточного веса и полной творческой импотенции. Я начал работать со студентами, в надежде, что они смогут привнести мне вдохновение, которого так не хватало последнее время, но учитывая их столь малое количество на наш город, я решил найти другое место, которое сможет вдохнуть в научную карьеру новую жизнь.
– Как ты себе это представляешь? – недоумённо спросил Ким.
– Друг мой. Я уже и забыл, когда последний раз я не использовал логарифмы или дифференциалы при записи очередной формулы. Иногда очень полезно встряхнуть воспоминания. Освежить их, чтобы осознать, что и в простейшей математике куча нерешённых задач, которые так и жаждут первооткрывателя, способного простым (или не очень) языком объяснить, что все неразрешенные вопросы сразу встанут на свои места.
– А я ведь тоже пошёл из корыстных побуждений, – признался Вульф, попав на общую волну – я ведь тоже рассчитываю на то, что дети помогут мне совершить научно-технологический прорыв, и позволят мне стать учёной знаменитостью мирового масштаба.
– Тоже рассчитываешь на открытие века? – с любопытством спросил Ким.
– Нет, – замотал головой Вульф, – просто мне необходимо провести несколько процедур, за которые обычным рабочим придётся заплатить кучу денег. Я всё-таки верю в бескорыстность учеников, которые готовы работать ради научно-технического прогресса.
– Прямо чувствую, как среди нас присутствует эта бескорыстность молодых преподавателей, которые пришли в школу только потому, что считают преподавание своим признание.
