Он не получил неправильную ленту, когда их пропускали через лабораторию, хотя ужасно боялся этого. Он лег в машину в ужасе, что ему поставят не ту ленту и кончится это тем, что ему понадобится помощь психиатра – сотрут его разум, его жизнь, годы обучения... Но все прошло нормально. У него остались только слабые воспоминания о том, что вводили в него.
Если... У него вдруг вспыхнули сомнения. Может, все в колонне такие, как он. Их всех обманули и перепрограммировали. Даже мысль о том, что с ним могли сделать такое без его ведома и согласия, повергла его в панику. Он доверял своему правительству. Но ведь ошибки случаются и у компьютеров. А иногда и правительство совершает жестокие и лживые действия.
Пустые глаза. Он слышал шум, работу машин, движение автомобилей. Он ощущал взгляды людей, которые смотрят на него... Как трудно не быть человеком, как трудно не повернуться и не посмотреть или сменить шаг, или отойти в сторону – но ази так не поступали.
Вполне возможно, что кто-то рядом с ним тоже был гражданином, как и он. Он знал, что здесь есть некоторые из его коллег. Но не знал, сколько их. Они потеряли друг друга во время построения. Они шли на посадку. Шли к кораблю. И двигались с ужасающе медленно.
Было время, в комнате с белыми потолками на Сытине, когда он и другие из его группы последний раз были людьми. Тогда они могли смеяться и шутить над тем, что им предстояло, и это у них легко получалось. Но это продолжалось до того момента, когда он оказался один в комнате, когда ему побрили голову и тело, когда поставили на тело штамп с номером и проинструктировали, как себя вести, когда они окажутся в колонне ази при погрузке на корабль.
В этом уже юмора не было. В этом был только ужас. И теперь он мог повернуться и выйти из строя, чего не могли сделать ази, но что-то держало его здесь. Он надеялся, что его собственное желание и мужество удержит его в этой колонне.
Но позже все ощущение реальности размылось, и он уже не был ни в чем уверен.
Колонна приближалась к кораблю, и он подумал: «А что если все происходит неправильно? И что если люди, которые должны узнать, его не узнают?»
Однако лента, которую вводили ему, безвредна – значит, компьютер не ошибся.
Он проникся доверием и двигался шаг за шагом к лестнице, стараясь полностью подражать движениям того, кто шел перед ним. Колонна приближалась к входу, и ази при входе предъявляли клеркам для контроля свои правые руки.
Но никто их них не вышел из строя, и сердце Гуттиериза билось все сильнее и сильнее.
Подошла его очередь, и он предъявил свою руку. Клерк записал его номер и опустил карточку в приемное отверстие компьютера.
– Проходи, – сказал супервизор и Гуттиериз вошел, чувствуя слабость в коленях. Он шел в строю, как загипнотизированный, как будто его поразил паралич. Он хотел крикнуть, возразить, выйти из строя, но не мог заставить себя нарушить гнетущую тишину, не мог нарушить стройные ряды шагающих.
– 789/5678? – спросил мужской голос. Он посмотрел. Каждый должен был смотреть, если называли его номер. Охранник подозвал его. Гуттиериз вышел. Вызвали и другие номера. Вскоре собралась целая группа вызванных, которых вывели в другой коридор.
– Вы пойдете сюда, – сказал охранник. – Мы проверили ваши идентификационные карточки. Все нормально. Ваши вещи уже погружены, так что не беспокойтесь.
Гуттиериз шел за охранником, который поворачивал то в один коридор, то в другой. Иногда потолки были настолько низки, что приходилось пригибать голову. Наконец их подвели к лифту. Охранник открыл дверь и жестом пригласил войти.
