В отчаянии он зашел в свою комнату одел свой сюртук, жилет, высокие брюки, цилиндр, монокль, достал пергамент, перо и чернила и большим каллиграфическим почерком написал «Завещание» (ебанутый парень, честно говоря). Он долго и грустно смотрел на заголовок и с грустью понял, что у него ничего нет, и всю свою жизнь он шел по накатанной, выстроенной его суровым отцом, и на самом деле он ничего сам о себе не знает. Захандрив от открывшейся картины жизни, он начал спрашивать себя, как же так все могло выйти, в какой момент нужно было проявить волю и взять все в свои руки. А вдруг потом понял, что он вчера брил яйца, и просто волосяные фолликулы повредил вот у него хуй и местами покраснел. Он уже хотел выдохнуть с облегчением, но тут в дверях его комнаты оказался батя. Крайне неловкая сцена.
Батя знал своего сына не первый день и по его выражению лица быстро догадался что к чему, хотел было заржать, но ему стало как-то обидно за него не последний так сказать ему человек. Но больше его занимали две неожиданные мысли. Во-первых, он впервые жалел, что отправил сына в Москву, до этого он и яйца не брил, так еще блядь и полную раковину волос оставил, да и сюртук с цилиндром выглядели как новые, так вот на что сын все его деньги тратил, в Мухасранске такой херни не продают. А затем он первый раз в жизни обрадовался, что у него уже не стоит.
А парень в родной город больше не возвращался, ушел из своего технического института и поступил в театральное училище.
Сказка №5. Проза о современном панке
Во времена, когда границы между стилями стерлись, когда андеграунд стал попсой, а попса андеграундом, когда слова мода вышла из лексикона людей, кроме тех, кто занимается статистикой, на окраинах искусства продолжают делать панк.
Процесс это совершенно не хитрый: ты просто делаешь любую ебанутую хуйню, о которой большинство обывателей никогда не узнают, а если узнают, то даже не будут пытаться понять, и говоришь, такой важным, раздолбайским, антисистемным ебальником: это панк! И конечно же сородичи по племени, посмотрят на получившееся творчество и либо одобрительно соглашаются, и говорят: «дааа, это панк, охуенно, чувак, пойдем бухать во дворе», либо корчат раздраженно лицо и говорят: «нихуя, это не панк».
Дальше творцы панк культуры обычно респектуют тем, кто врубился, и они вместе идут бухать, а тем, кто не врубился говорят: «ДА ПОШЛИ ВЫ НАХУЙ», и предлагают вместе пойти бухать. После этого часть посланных соглашаются, что это действительно панк и все вместе весело бухают. Другие же упрямо идут в отказ и говорят: «НИХУЯ, ЭТО ВЫ ПОШЛИ НАХУЙ, ЭТО НЕ ПАНК», пьянка становится напряжённой, одна часть уже весело бухает, а вторая все еще посылает первых нахуй. В итоге, после многократного посылания друг друга нахуй практически все причастные признают, что это панк. Некоторых приходится послать несколько десятков раз, в итоге они одобряют не столько за получившееся творение, сколько за уверенное, настойчивое посылание нахуй. Их нетрезвое сознание говорит им, что фундаментальность движения жива и это главное, а содержание это такое, дело вкуса, которого все равно у большинства людей нет.
Но есть такие люди, которые не признают, сколько ты их нахуй не посылай и не бухай с ними. Даже если анализируемое творчество представляет собой трех-четырех в мясину пьяных молодых людей с ирокезами и косухами, из музыкальных инструментов у которых хуевая гитара, хуевая бас-гитара и самодельные барабаны, а звук по уровню чуть лучше, чем был на альбоме 89 года «Великая вонь», и их песня состоит исключительно из многократного повторения фразы «пошли вы нахуй», и это можно понять только, если переслушать трек 7—9 раз, они все равно скажут, что это не панк и никак их не переубедить.
