– Да, я бы предпочёл более нейтральные разговоры… ни о чём, – сказал я, удивляясь деланной официальности моего языка, будто я держал её на расстоянии и всячески старался это показать. Обозначить границы.
Я и правда выдерживал дистанцию, понимая, как же не люблю себя в такие минуты. Признавая, что именно вот так я не люблю больше всего. Мне настолько же легко бывает с совершенно незнакомым человеком, насколько трудно с теми, кто воспринимает меня в первую очередь со стороны того, что я делаю. Того, что принято называть работой. Хорошо, если не просят подписать диск. И я пою аллилуйю изобретателям mp3 – достать диски теперь всё сложнее.
– Но вас же наверняка интересует в первую очередь музыка? – рискнул я остаться в той же теме.
– Нет, – уверенность её ответа слилась со звоном вносимых проводником чайных стаканов. – Совсем нет. Я увидела знакомое лицо… ваше лицо… не просто знакомое… и, вы знаете, у меня такие трудности в общении в последнее время, совершенно не могу разговаривать – волнуюсь, терзаюсь, маюсь – а тут вы, совсем не чужой, и я решила – почему нет? Понимаете? Я просто вот так решила – почему нет? И пришла.
Она отпила чай.
– Ой, какой горячий. Как хорошо! Очень люблю чай, чтобы совсем кипяток. А вы?
И только тут я понял, что она знает моё имя, а я её нет.
– Я – Эльза. Знаете, как умная Эльза у братьев Гримм. Только такая же дура.
– Это которая пошла в погреб за пивом, увидела на стене кирку и села плакать, что кирка упадёт и непременно убьёт её будущего ребёнка?
– А потом она пошла работать в поле и уснула, а муж набросил на неё сеть с бубенчиками. Эльза проснулась и, глядя на бубенчики, задумалась: «Я это или не я?» Но кто знает ответ лучше мужа, она и пошла. Постучалась сама к себе и спрашивает: «Эльза дома?» А муж говорит: «Дома». Ну тут она и решила, что она это вовсе не она, и побежала куда глаза глядят. Вот и я так же. Пришла как-то домой, думаю – боже ж ты мой, я это ведь не я вовсе. Собрала чемоданчик наскоро да и поехала.
– Куда?
– А куда придётся. В Кишинёв вот еду.
– Это я заметил, – улыбнулся я. Всё же она была очень забавная. – Зачем вам в Кишинёв?
– А ни за чем. У меня парень был как-то из Кишинёва, ну давно уже, так всё хотел меня свозить, показать город, да так и не случилось. Я и подумала – почему бы не съездить. Подумаешь, ерунда какая, что мы давно не дружим, город-то тут при чём? Ну и еду вот. Дня на два, не больше. В Киев заехала, очень Киев люблю, а теперь в Кишинёв. Потом, может, ещё в какой город отправлюсь. На букву «К».
– В Калькутту?
– Может, и в Калькутту. А вы что?
А что я? Я на второй неделе путешествия начал думать, что снимаюсь в road-movie, в котором нет проблем ни с road, ни с movie, но беда со смыслом. И я подумал, что вот она – точка, в которой я точно схожусь с миллионами людей: я ненавижу все эти общие вопросы, за которыми не скрывается вообще ничего. Даже стандартное «Как дела?», призванное выражать обычную вежливость, уже не выглядит свежим и дурно пахнет, и требует занесения в словари с пометкой устар.
Но я собрался быстрее, чем успел додумать до конца, тем более надо следовать плану.
– А я – путешественник. Ищу новое призвание. Хочу, чтоб меня кто-нибудь призвал…
И беседа, как говорят в таких случаях, потекла сама собой дальше в том же духе. Мы пили чай и болтали до самого Кишинёва о какой-то ерунде, замешанной на любимых фруктах и местах, где предстоит побывать.
