– И как это увязать с сексом?
– Очень просто. Я не говорю, что секс надо вынести на улицу. Но если я иду в специализированный клуб или, знаешь, есть театральные постановки – я не хочу видеть там несимпатичных увальней. Это не должно быть мне противно.
– Некоторые любят несимпатичных увальней. Вопрос симпатии вообще очень скользкий.
– Согласен. Но и я волен в выборе кухни.
– То есть, по сути, и еда, и секс – это стремление к красоте?
– Думаю, да. В этом и проблема – большинство не видит в еде ничего, кроме еды. Им главное – набить желудок. Я воспринимаю еду, как такую же ступень человеческого развития, как все остальные – как прямохождение, как грамотная речь, как выбор музыки. Я не силён в антропологии, но, вероятно, когда-то мы хватали зубами кость, и это никого не волновало. Потом мы встали на ноги, и я задаю себе вопрос: почему это не должно влиять на другие элементарные функции?
– Я согласен, но всё равно не очень понимаю, зачем давать описание этих физиологических процессов, если они не имеют отношения к делу?
– Если совсем никакого отношения, то и не надо. Но часто всё имеет отношение к делу. Ты выстраиваешь образ своего героя, и чтобы я мог лучше понять его умыслы, рассказываешь о том, что у него было на обед. И когда он идёт воровать, у меня появляется выбор, как к нему относиться, он станет для меня совсем отрицательным персонажем или я найду повод его хоть немного оправдать. Я должен понимать – он ворует, потому что ему нечего есть или потому что он гад и сволочь, и для него главное – забрать, потому что ему всё мало. Он ворует у богатых для того, чтобы раздать это бедным, как известные персонажи, или он ворует у бедных, чтобы стать ещё богаче, как другие известные персонажи. С сексуальной жизнью то же самое. Я должен понимать степень удовлетворения героя. У всех есть сексуальные потребности. С возрастом, говорят, притупляется – но это я пока могу только доверять исследованиям, на себе испытывать не приходилось в силу возраста, мне всего тридцать. Но даже по себе я знаю, что в шестнадцать мне было практически всё равно с кем – гормоны из ушей летели. А сейчас могу выбирать – это, кстати, к вопросу о культурном уровне. Процесс происходит не бессмысленно. Я думаю, у тебя так же?
– В общем, да, но давай вернёмся к герою.
– Да, с героем всё просто. Я должен понимать степень его удовлетворения. Это же влияет на его поступки – какой выплеск получает его сексуальная энергия. Если у него всё в порядке – хотя бы намекните мне на его взаимоотношения с женщинами. Или с мужчинами – это всё равно. Или, если он, как ты, две недели разъезжает по Европе и о сексе ни слова, я автоматически делаю какой вывод?
– Что у меня проблемы?
– Не обязательно. Допустим, у тебя есть любимая женщина и ты хранишь ей верность.
– Тогда об этом автор тоже должен сказать?
– Конечно. Написав, что он пустился в путь, оставив дома любимую жену.
– А если нет любимой жены?
– Значит, ты должен получать по любимой жене в каждом порту. Приходить, очаровывать, соблазнять, покупать, в конце концов.
– А если я не очень?
– Значит, ты мастурбируешь. А теперь объясни мне – почему я должен об этом думать, вместо того чтобы наслаждаться ходом повествования?
– Может, ты придаёшь этому слишком большое значение?
– Да я тебе объясняю – мне было до какого-то момента совершенно всё равно. Но теперь для меня это ещё одна ступень на пути погружения в текст. И чем больше я в него погружаюсь, тем больше я хочу о тебе знать. Хорошую книгу хочется изучать со всех сторон. Хорошую книгу автор позволяет тебе писать вместе с ним. Поэтому если у героя начинаются проблемы, хочется сказать ему: иди потрахайся. И если он не может пойти потрахаться – то именно это очень часто объясняет, откуда у него проблемы. Возможен и противоположный вариант, что не отменяет всей системы, а только подтверждает её.
