Лена открывает сразу, будто стояла за дверью.
Я не узнаю её.
Я ведь видела её сто раз, слушала, как она говорит, как смеётся, как волнуется. Я знаю, как она поправляет волосы, как кусает губу, когда думает, как выдыхает, когда нервничает. Но сейчас я не знаю её. Лена смотрит на меня испуганно, растерянно, но не виновато. И это самое страшное.
Я смотрю на неё. Вижу тень за её спиной.
Маленький силуэт.
Ребёнок.
Глеба ребёнок.
Он выходит из-за её ноги, цепляется за платье пальцами. Светлые волосы, круглые карие глаза. Копия Лены.
Меня будто обливают ледяной водой.
Я не могу дышать.
Тело не двигается.
Как если бы мне вскрыли грудную клетку без наркоза.
Лена говорит что-то, но я не слышу. Мир заглушён, все звуки размыты, как под водой. Я смотрю на мальчика. На его нос, губы, ресницы. Шесть лет. Я автоматически считаю назад, думаю о том, какой я была в тот момент. Вспоминаю ту зиму. Вспоминаю, как уговаривала Глеба съездить в отпуск, как думала, что мы просто устали друг от друга, как списывала его холодность на работу, на стресс, на затяжную апатию, которая вроде бы ни о чём не говорила, но пронизывала нас.
Я вспоминаю, как в тот же год прошла очередное обследование и услышала: "Вы не сможете."
Я возвращаюсь в реальность, и боль пронзает меня так резко, что я хватаюсь за дверной косяк.
– Лада Александровна… – шепчет Лена, но мне всё равно.
Я смотрю на мальчика. На ребёнка, который мог бы быть моим.
Который должен был быть моим.
На ребёнка, которого Глеб выбрал вместо меня.
Вот, значит, как выглядит предательство.
Глеб сидел в кресле, лениво крутя бокал с виски в пальцах, и выглядел так, будто сегодняшнего дня просто не существовало. Не было этого вечера, не было моего расколотого сознания, не было откровения, которое развернуло мою жизнь в самую мрачную пропасть. Он даже не смотрел в мою сторону, полностью погружённый в чтение какой-то бумаги. Уверенный, спокойный, расслабленный.
Я стояла перед ним, сжимаю руки так, что ногти врезаются в ладони. Слова застряли в горле комом боли, предательства, ярости, отчаянного желания, чтобы всё это оказалось ошибкой. Но ошибки не было. Была только ложь длиною в шесть лет.
– Глеб.
Он медленно поднял глаза. Без удивления, без вины. Будто давно знал, что я всё выясню, просто ждал, когда это случится.
– Да, Лада? – он наклонил голову, точно так же, как делал в суде, когда насмехался над проигравшими.
– Скажи. Мне. Лена и ты…Это правда?
Его губы дрогнули, будто он собирался вздохнуть, но передумал. Откинулся в кресле, сделал глоток.
– Да.
Я моргнула. Наверное, я ожидала чего-то другого. Какого-то объяснения, попытки смягчить удар, хотя бы пустых оправданий. Но он просто сказал да, будто это не было приговором.
– Шесть лет, Глеб, – мой голос срывается, но я тут же снова беру себя в руки. – Ты жил на две семьи шесть лет.
– Жил, – спокойно подтвердил он.
– И ты даже не пытался выбрать?
– Нет.
Я вцепилась в спинку кресла, чтобы удержаться на месте, чтобы не ударить его, не размахнуться, не врезать со всей силы в это холодное, бесстрастное лицо.
– Почему?
Он посмотрел на меня так, как будто я задаю самый нелепый вопрос в мире.
– Потому что мне так было удобно, – сказал он, качая виски в бокале.
У меня перехватило дыхание.
– Удобно.
Он кивнул.
– Ты всегда была умной, Лада, но сейчас ты ведёшь себя, как наивная девчонка. В нашей жизни так бывает. Ты работала, жила своей медициной, я занимался своим делом. Я тебя не трогал, ты меня не трогала. Всё было комфортно.
