– Так ты, выходит, шесть лет ухаживаешь?
– Та не, лет пять. Первый год бомжевал на площади трёх вокзалов, всё домой уехать хотел, в Иркутск. Да напрасно. Потом уж оскопытился и на Рублёвку перебрался, насмотрелся про Сифона и Бороду, думал, тут легче будет, – хохотнул беззлобно. – Так отхватил от местных, что еле уполз, вот на погост этот. Уж, думал, тут подохну, так хоть номерок дадут, как прикопают. Но Бог зол – оклемался я, да тут и остался.
– Ты, выходит, в долги меня загнал…
– Ёк теремок, та какие долги? – перебил, замахав рукой мужик.
– Ну как это? Убираешь, мёртвые тебе вон и тучи разгоняют… – я достал бумажник, вынул рыжую пятёрку и протянул ему банкноту.
Бомж отпрянул:
– Забери свои богатства! Куда я с ними? В первом магазине скажут – обворовал кого, да ментов вызовут. А те отлупят да отберут. Не надо, соточку дашь на сахарок, и спасибо.
Я вернул бумажку в бумажник. Бомж поставил меня в тупик.
– Может, ко мне поедем? Поешь, помоешься как надо?
Бомж затряс головой:
– Не, парень, человек – такая скотина, к хорошему враз привыкает. Потом из тепла и сытости на улицу – это как заново всё потерять.
Я вздохнул.
– А есть магазин поблизости?
– Удумал чего? – прищурился Алексей Леонидович.
– Водки куплю тебе, снег ляжет – пригодится.
– Вот это спасибо! Это приму! – заулыбался. – С могилок не пью, нашему брату туда отраву сыплют, как собак травят, – сморщился. – А магазин вон через лесок по тропе с километр, – махнул рукой вдоль МКАДа.
– Не уходи, скоро вернусь…
…В замкадье нашёлся не только продуктовый магазин, но и сток с одеждой. Пятёрку разменял, когда покупал водку и две пары толстых шерстяных носков, потом зашёл в аптечный закуток, купил что-то от кашля – вспомнил про бронхит бомжа.
Когда вернулся, Алексей снова согревался чаем. Я сел и поставил перед ним бутылку водки и положил носки, больше похожие на валенки – толстые, высокие, плотные.
Бездомный довольно крякнул:
– Угодил. Ноги-то я совсем спортил, хорошее дело… – крутил подарок, улыбаясь.
Я взглянул на часы – до конца дня ещё далеко. Вздохнул. Надо бы заглянуть в супермаркет, пройтись со своим списком.
– Ладно, Алексей, пора мне. За могилку вот, возьми… – вытащил из бумажника разменные купюры и сунул ему в руку, – …не откажись, я правда благодарен. Да и старикам не так одиноко было с тобой, – улыбнулся. – Я ведь скоро улечу, одни останутся снова. – Я встал и уже вышел за оградку, но вернулся, снял с руки часы – эксклюзивный «Rolex», белое золото с платиной, подарок Германа – и положил перед бомжом. – А это за правду жизни.
***
США, Нью-Йорк
Из Payne Whitney меня выписали лишь через пять дней. И я сразу угодила в руки Рассела:
– Я предупреждал, – ответил он на мой тяжёлый вздох и недовольный взгляд.
– Я должна была выйти на работу в «Demeter» ещё неделю назад.
– Но ты же звонила, что попала в клинику? – спросил врач и захлопнул за мной дверцу своей машины, когда я кивнула.
– Но я чувствую себя хорошо…
Возражала слабо, потому что осознание, что у меня будет ребёнок, сменялось неверием. Я подходила к зеркалу в общей комнате в клинике и смотрела на себя сбоку, гладила живот, прислушиваясь к ощущениям, но ничего не чувствовала. Не знала сама, какие эмоции искала в себе, но ничего, кроме тоски по Никите, не находила.
Я вдруг перестала слышать его голос. И это оказалось хуже, чем просыпаться от него, не засыпать из-за него, не вздрагивать, озираясь в поисках его владельца. Я словно лишилась чего-то необходимого и всё ещё ждала его. Меня раздражали громкие звуки и скопления людей, иногда сами по себе на глаза накатывали слёзы, иногда я качалась, сидя на постели, словно лелеяла, баюкала свою тоску как куклу. И всё время прислушивалась.
