Кстати, и заборы, и сами дома оказались для Седова как-то низковаты, по сравнению с теми, что он видел раньше. «Снег, что ли, уже таким слоем? – удивился он – да нет вроде, не успело еще столько нападать». Забор ближайшего дома вообще был чуть ниже его роста, и шагах в пяти от него между тонких бревнышек (или толстых жердей) торчала мальчишеская голова с всклокоченными, нестрижеными волосами. Он хотел шугнуть пацана, но тот увлекся происходящим на той стороне улицы и его пока не замечал. А там продолжался разговор со старостой села, и главным действующим лицом в нем был почему-то Гридя, хотя и князь, и Семен, и остальные стояли здесь же. Гридя же шутил, похлопывал старосту по плечу, и вообще, как стало слышно Николаю Федоровичу, вел разговор в стиле «принимай гостей, хозяин, теперь мы хозяевами будем». Сам же староста то кивал, то кланялся, а если ни то, ни другое – то стоял, склонившись перед Гридей, и глядя даже не на сапоги тому, а куда-то в снег перед ними. При этом не сказать, чтобы он молчал, но все… слова и звуки, которые он произносил, были этакими одобрительно-согласительными высказываниями. «Ага», «угу», «а то как же», «конечно», да еще почему-то «панове».
«Поляк, что ли? – удивился Седов – откуда тут? И вообще, чего-то они темнят…». Сценка эта, на его взгляд, выглядела как-то фальшиво, причем с обеих сторон. В это время Гридя в очередной раз хлопнул старосту по плечу и заявил на всю улицу:
–Ну, веди, угощай, что ли! Расходись на постой, бойцы, отдыхаем!
Староста на этих словах ощутимо напрягся, но, увидев, что народ не кинулся с криками по дворам ловить курей или типа того, а по знакам десятников стал разбираться по трое-четверо и спокойно расходиться по деревне, как-то расслабился и стал приглашать все руководство к себе во двор (у которого они и стояли, напротив Седова). Николай Федорович, отметив, что разведчики в своих накидках снова пошли из деревни, потянулся за четвертым десятком.
Зайдя еще с тремя своими во двор, на который им махнул рукой Семен, Николай Федорович приотстал на секунду, осматриваясь. Никакого сравнения с усадьбой Никодима или Сига, или даже с двором Пимена быть, конечно, не могло. Маленький двор, пара сарайчиков из каких-то жердей. Низкий дом (не показалось, гм), топящийся по-черному. Сени – тоже насквозь дырявая загородка из тех же жердей. Пока он все это осматривал, бойцы прошли вперед него. Из дома раздался какой-то шум, тут же прекратившийся, однако. Седов прошел в низкую дверь, пригнувшись (он уже привык наклоняться в дверях со своим ростом), и оценил картину: низко (полностью разогнуться ему так и не удалось), дымно (он наклонился еще ниже, сдержавшись, чтоб не закашляться). Напротив входа печка, точнее, очаг, выведенный на высоту чуть выше пояса. Большая влажность. Тепло. Два оконца с пузырями света уже не дают, возле небольшого стола горит лучина. У самого стола стоит женщина… нет, тут он не взялся оценивать возраст, от 20 до 40 местных, не сильно укутанная в платья, но все какое-то… бесформенное. Из-за ее спины, где угол у очага отгорожен занавеской (из какой-то, блин, дерюги, у него чехол на машину лучше), торчат две, нет, три детские мордочки. По стенам избы стоят лавки, в полутьме не особо видно. На полках какие-то плошки и горшки. Все. Ах, да, пол земляной.
–…Так что, хозяйка, мы переночуем, да и дальше пойдем – заканчивал тем временем речь один из его десятка – а хозяин твой где же?
