– Пока не нарушал взятых на себя обязательств, – сказал Громов. – Вот если бы у меня были связи на стороне – тогда было бы действительно гадко и омерзительно. И вообще, я полагаю, что жить не любя – проще намного, чем жить любя, но порознь.
Фелиция порывалась спросить Виктора, откуда у него такое суждение, но в последний момент сдержала себя. Ещё в школе она догадывалась, что Виктор Громов влюблён в неё. Иначе с чего вдруг он стал бы защищать её от обидчиков и всячески оберегать? Она ожидала его признаний и, ожидая, боялась этих горячих слов, поскольку не испытывала к нему трепетных чувств.
Что она могла ответить ему? Сказать, что он для неё просто смелый и волевой парень? Преданный и надёжный друг, которого она уважает? Признаться, что сердце её не воспламеняется при встречах, а щёки не загораются румянцем? И голос при разговоре с ним не дрожит от волнения, как это обычно происходит у влюблённых девчонок?
Виктор, вероятно, знал, какие слова прозвучат в ответ на его признание и потому держал свои чувства на замке, в строгой тайне от всех.
…Воспоминания были прерваны возвращением Виктора.
Он бросил на землю охапку сухого валежника, весело проговорил:
– Пользуйся моей добротой, путешественница!
– Спасибо, Гром, – ответила Фелиция, как в школьные годы. – Было бы неплохо, если бы ты ещё и огонь развёл.
– Ты, Фиса, сама попробуй, – предложил Громов, расплывшись в улыбке. – А я посмотрю, на что способна надменная принцесса без посторонней помощи.
– Спички давай! – сердитым голосом потребовала Фелиция, недовольно сверкнув глазами.
– Возьми в рюкзаке, – последовал издевательский ответ егеря. – Они в полиэтиленовом пакете, чтобы не подмокли случайно.
Сойкина фыркнула гневно, затем подошла к туго набитому рюкзаку, долго рылась в нём в поисках спичек.
Наконец, коробок появился у неё в руке.
Громов стоял в сторонке, наблюдал.
Дрова воспламенились лишь после многократных попыток поджога, когда егерь, не выдержав, протянул женщине кусок бересты и поучительно проговорил:
– Одной спички недостаточно, чтобы поджечь дрова без вспомогательных средств. При растопке печи пользуются лучиной, при розжиге костра – куском бересты, пучком сухой травы, стружкой сухостоя или засохшей веткой хвойного дерева, – поучительно проговорил Громов. – Неужели не приходилось самостоятельно топить печь?
– Редко, – призналась Фелиция. – Мама не доверяла мне почему-то. А если появлялась необходимость – заблаговременно загружала дрова в топку, лучина уже торчала между поленьями. Мне оставалось только чиркнуть спичкой.
– А на данный момент, как я понимаю, твои навыки успели выветриться из головы, – монотонно выговаривая слова, продолжил Громов.
Он взял топор и принялся вбивать в землю с обеих сторон костра два ивовых кола с развилинами, чтобы потом вложить в них перекладину с нанизанным чайником и котелком.
– Как это говорят острословы? Не знал, да ещё и забыл, – после некоторой паузы сказала Фелиция.
– Нет, тут лучше подойдёт так: не умела, ла ещё и разучилась.
Они посмотрели друг на друга, примирительно рассмеялись.
– Ну, вот, твой таганок готов, костёр полыхает,– сказал Громов. – Пока ты занимаешься кухней – я поднимусь наверх, отмечусь у Лешего.
Не дожидаясь ответных слов, направился к тропинке, ведущей наверх между скал.
Глава 3
Виктора Громова не было долго.
– Где ж ты запропастился, друг мой Гром? – негромко произнесла Фелиция, взглянув на пустынную кромку высокого скалистого берега, откуда скатывалась к реке извилистая тропинка. – Суп сварен, чай готов, поляна накрыта, а тебя где-то черти носят!
