7 способов соврать - страница 18

Не понимаю, чем так привлекает народ научная фантастика. Многие из подобных произведений начисто лишены всякого здравого смысла. В них почему-то обязательно описывается будущее, в котором летающие машины заменяют все виды транспорта. Превосходно! Интересно, эти авторы когда-нибудь задумывались о таком понятии, как акрофобия? Хотя бы раз? Ведь на земле миллионы людей, которые панически боятся высоты, и одна только мысль о полете приводит их в ужас. Но нет, писателям плевать на акрофобов.

– Валентин, – окликает меня мама, – ты еще в душе?

– Будь я в душе, тебя бы не услышал, – отвечаю я, вешая полотенце.

– Ужинать иди, умник.

Я натягиваю футболку и иду на кухню. Мама ставит передо мной тарелку, а сама усаживается напротив. Я готовлюсь сопротивляться традиционному натиску тупых вопросов: Как прошел день? Узнал что-то новое? Подружился с кем-нибудь? Одна из «прелестей» быть сыном школьного методиста. У нее неиссякаемая страсть к бессодержательной болтовне.

Но сейчас мама говорит только:

– Папа все еще в лаборатории.

– Да понял уже, – равнодушно отвечаю я, – раз здесь его нет.

Мама молчит. Подозрительно. Я потягиваю воду, поглядывая на нее поверх бокала. Мама сидит, склонив голову, так что рыжевато-русая челка падает ей на глаза. Она смотрит на вилку, бесцельно помешивая картофельное пюре.

Мне это не нравится. Ведь мне она всегда приказывает есть, а не ковыряться в тарелке.

– Что-то случилось? – предполагаю я.

Она поднимает на меня глаза, слабо улыбается:

– Нет, ничего.

– Что ж…

– Просто… все думаю о том собрании.

– А-а-а, это. – Проглотив немного пюре, я кладу вилку на стол. – И что?

– Чтобы такое случилось в Паломе… – Она качает головой. – Надеюсь, скоро во всем разберутся. Меня это сообщение расстроило.

– Почему?

Мама опирается локтем на стол и криво улыбается мне, что на нее совсем не похоже.

– Поймешь, когда у тебя будут свои дети.

– Это вряд ли, – бурчу я, снова принимаясь за еду. – Впрочем, ладно. А сообщение, по-моему, честное и открытое. Зачем из-за него голову ломать?

Здесь я лицемерю, ведь сам постоянно думаю о том собрании, но лишь потому, что шумиху спровоцировала моя записка.

Две недели назад я задержался в школе – я ждал маму. В шесть вечера, когда коридоры давно опустели, я шел мимо комнаты отдыха преподавателей. Из-за закрытой двери доносился чей-то тихий голос.

– Никто не узнает.

Я замер на месте. Незнакомый девичий голос звучал тревожно.

– Прошу тебя… не волнуйся. Ведь я не в твоем классе, вместе нас никто не видел, сама я никому о нас не рассказывала. Клянусь. – Пауза. Звук поцелуя. – Я люблю тебя.

Я попятился от двери. Осознав смысл услышанного, я почувствовал, что у меня участился пульс, и поспешил прочь. В тот же вечер на школьном сайте я оставил анонимное сообщение: Кто-то из преподавателей состоит в любовной связи с кем-то из учащихся. Они встречались после занятий в комнате отдыха. Личности неизвестны.

Как ни странно, но сейчас мне кажется, что я не должен был доносить, и это само по себе нелепо. Разве в таком случае я не стал бы соучастником преступления?

Я и так был не особо голоден, а теперь аппетит и вовсе пропал. Я извинился, и в кои-то веки мама слова не сказала по поводу того, что я не доел. Возвращаюсь в свою комнату, но и здесь ничто меня не успокаивает: ни потрепанные корешки любимых книг, ни холодный блеск ноутбука, ни черная ночь в рамке слухового окна. Я крутанул гироскоп на столе – один раз, второй, – но его гипнотическое жужжание не помогает.