73 - страница 42

Я делаю вид, что не заметил обмана, и продолжаю открыто любоваться её лицом. Свет яростного июльского солнца, проходя сквозь фильтр затонированных стёкол, становится мягче и нежнее. От этого неяркого свечения мне начинает казаться, что мы с ней никуда не уехали и до сих пор находимся в уютном маленьком номере гостиницы.

Олеся с набитым ртом и перепачканными губами насмешливо смотрит на меня. Молча подбадривает взглядом перед расставанием. Её вылет через сорок минут, мой – три часа спустя. Это не страшно. Три часа пролетят быстро. Мне страшно, что я могу её больше никогда не увидеть.

Каждый раз, прощаясь с ней, я пытаюсь запихнуть эту мысль как можно глубже, но получается откровенно плохо. Где-то внутри, под рёбрами, начинает по-волчьи тоскливо и протяжно подвывать та часть меня, которая уже давно и крепко стреножена тугой верёвкой сладкой, но болезненной привязанности. Она отчётливо предощущает долгий и мучительный голод от разлуки, который не заглушить и сотней вкусных конфет, скормленных мне в утешение её красивыми и ухоженными руками.

Олеся видит это моё состояние, и её ярко-зелёные глаза медленно темнеют, становясь тревожными и задумчивыми. Как море перед штормом. Мне кажется, что она пристально вглядывается внутрь себя и напряжённо пытается отыскать одно верное решение. Которого нет ни у меня, ни у неё.

Некоторое время мы молча таращимся друг на друга. В эти бесконечно длинные мгновения каждый из нас беззвучно и взахлёб говорит о том, чего не смог за прошедшие два дня сказать вслух. А может, это у меня от волнения фантазия разыгралась.

Когда Олесе надоедает смотреть на моё небритое и печальное лицо, она деловито разглаживает кусочек фольги от конфеты у меня на колене. Сгибает его посередине, а затем, развернув обратно, острым ноготком режет его практически пополам. Большую часть, конечно, забирает себе. Второй кусочек вкладывает в мою ладонь и с серьёзным видом спрашивает меня:

– Давай хранить эти кусочки как талисман?

Я не возражаю. Талисман, оберег – какая разница?! Блестящий клочок фольги – простой и чистый символ наших тайных и запутанных отношений. Маленький памятник одному общему пронзительному чувству на двоих. Она улетает в свою жизнь, а я в свою. И единственный простой вопрос о следующей встрече, после нашего вчерашнего разговора, я ей задавать уже не имею права. Вместо этого я молча убираю фольгу в нагрудный карман, и мы медленным прогулочным шагом идём вдоль длинного ряда кафе и ресторанов первого терминала. Ведём себя так, словно вышли на очередную романтическую прогулку. Потом долго и страстно целуемся на глазах выстроившихся на посадку людей. Как будто мы не в людном Пулково, а под одеялом на широкой гостиничной кровати.

В конце концов Олеся отрывает свои мятные губы от моих и, махнув посадочным талоном перед носом любопытной сотрудницы аэропорта и не оборачиваясь, исчезает в дверях выхода номер «двадцать шесть».

Странное и ироничное совпадение. Когда мы познакомились, мне было двадцать шесть лет. Спустя одиннадцать лет она ушла от меня через выход номер «двадцать шесть». Ушла навсегда…

Я нашел этот кусочек фольги вчера, когда разбирал содержимое своего старого пыльного портфеля. Мы с женой переезжаем в другой город, а потому я вынужден ворошить своё прошлое, частично состоящее из затерянных в шкафу вещей. Так в боковом кармане портфеля я и обнаружил свой старый кожаный бумажник, а уже в нем, в отделении для мелочи, нашел этот кусочек фольги. Но он – не мелочь. Этот спрятанный кусочек обёртки от конфеты – часть нашей с Олесей когда-то общей жизни, разделённой краем её острого ногтя на две отдельные части. Хотя наша с ней жизнь и до той последней встречи была по большей части разделена огромными расстояниями и равнодушно-гладким экраном телефона. Я – здесь, она – там. А с её точки зрения – наоборот. Смотря с какой стороны смотреть.