В первое десятилетие Фэл явно побеждает.
Габриель испытывает к ней любовь еще и поэтому.
– Я люблю тебя, – шепчет Габриель и, что есть силы, стискивает в руках тщедушное теткино тело. – Как хорошо, что ты приехала!
– Эй, полегче, племянничек, ты меня раздавишь!
– Прости.
Габриель отстраняется, и Фэл отстраняется тоже, пристально рассматривает его, ощупывает глазами и щелкает языком:
– Нет, ты совсем-совсем взрослый. Невероятно!
– Всего лишь естественное течение жизни. Ничего невероятного.
– Если бы я встретила тебя просто так… случайно… где-нибудь на улице… Ни за что бы не узнала! Просто подумала бы: «Какой красавчик! наверное, у него отбоя нет от девушек».
– Ты преувеличиваешь. Никакой я не красавчик.
– Со стороны виднее.
Багаж Фэл состоит из маленького чемодана и пляжной матерчатой сумки с бамбуковыми ручками. Вывод, который напрашивается сам собой: Фэл приехала ненадолго, но Габриелю совсем не хочется думать об этом.
– Ну что, едем к нам?
– Нет, – неожиданно отвечает Фэл. – Я забронировала гостиницу, отвезешь меня туда?
– Зачем? – Габриель огорчен и растерян. – В доме полно места, и я приготовил комнату для тебя. Ту самую, в которой ты жила в прошлый свой приезд. Кабинет, где полно пластинок, помнишь?… И потом – мама. Она знает, что ты в Городе, и расстроится, если я вернусь без тебя.
– Ничего не расстроится. Она меня терпеть не может.
– Это совсем не так…
– Это так. И мы оба прекрасно знаем, что это так. И давай не будем создавать неприятных ситуаций – ни для нее, ни для меня.
Габриель подхватывает чемодан и направляется в сторону вокзала, Фэл едва поспевает за ним.
– Не сердись. Я просто хочу, чтобы все устроилось самым лучшим образом.
Фэл права, нельзя закрывать глаза на существующее положение вещей: мать Габриеля терпеть не может свою золовку, корни этой неприязни неясны. Быть может, все дело в странной, по мнению матери, профессии Фэл («корчит из себя жрицу науки, тоже мне, лучше бы детей рожала!»), в ее одиночестве, незамужнем статусе и небрежении к мужчинам; в родстве с покойным мужем, а жизнь с ним была не сахар. Но главная составляющая неприязни – банальная материнская ревность.
Мать ревнует Габриеля к длящейся годами переписке с Фэл.
«Что ты там строчишь все время? лучше бы уроками занялся!» – говорила мать, когда Габриелю было двенадцать.
«Ничему хорошему она тебя не научит», – говорила мать, когда Габриелю исполнилось четырнадцать.
«А если научит, то только всяким извращениям и гнусностям, где ты прячешь эти грязные листки, ну, покажи, хоть один!», – говорила мать пятнадцатилетнему Габриелю. Пассажи о гнусностях – творчески переработанное наследие неистовой Соледад, в исполнении матери они выглядят не слишком убедительно.
Ни единой страницы так и не попало в чужие руки – если Габриель чему-нибудь и научился в жизни, так это хранить эпистолярные тайны, спасибо Птицелову, спасибо Фэл. И бедная, бедная мама!.. Она отошла в мир иной в твердой уверенности, что благодаря подметным усилиям золовки Габриель пошел вовсе не по тому пути, по которому должен идти настоящий мужчина.
Он – еще мягче своего безвольного отца, еще мечтательнее.
И что это за работа – содержать убыточную книжную лавку, целыми днями дышать пылью и выковыривать жуков-древоточцев из складок одежды.
Бедная, бедная мама!
Она умрет внезапно, во сне. «Остановка сердца», констатируют врачи, может ли совершенно здоровое сердце взять и остановиться? Мама никогда не жаловалась на боли (не то, что отец), но умерла, как и он, – от сердечной недостаточности.
