— Но как же так? — в маминой фразе глубокое отчаяние. — Все же было хорошо. Алекса даже повеселела. Все было так хорошо, — вздыхает мама и голос ее предательски начинает дрожать. — Чем сейчас мы можем ей помочь?
— Болезнь вашей дочери не прогрессирует на данный момент. По результатам анализов мы наблюдаем положительную динамику, — интонация доктора была абсолютно ровной, как будто данный успех не являлся поводом для радости. Затем он делает паузу, и я напрягаюсь. Эх, вот с этого и надо было начинать, док… зачем же ты даришь надежду маме… в конце концов, мне. — Но мы обнаружили метастазы в грудной клетке. Оттого Алекса начала испытывать кислородное голодание.
Мама не выдерживает и плачет, спрятав лицо в ладони. Ни она, ни док не видят, что я уже пришла в сознание и смотрю на них двоих.
— Это совсем хреново? — хриплю, едва узнаю свой голос.
Мама подрывается ко мне, по пути утирая свои слезы со щёк. Как и всегда она улыбается мне, вот только глаза совсем говорят об обратном.
— Милая, все будет хорошо, — присев с краю моей больничной койки, мама берет мою обессиленную руку и гладит, сжимая в своей. — Мы найдем выход, родная. Я обещаю.
— Мам, не надо обещать, пожалуйста, — шепчу, а потом замолкаю. Мама виновато тупит взгляд на меня. Да, надежда умирает последней, и хотя бы для моих родителей она должна еще существовать. Я едва растягиваю губы в полуулыбку. — Ничего, я справлюсь. Столько, сколько потребуется.
Теперь в наш особенный круг вторгается док.
— Алекса, мы можем провести операцию, — начинает он, но я мотаю головой.
— Нет, нет, — вслух отрицаю, и сердце стучит до шума в ушах, — мам, нет. Я слышала, о чем вы разговаривали. Нет. Не заставляйте меня снова проходить круги ада.
— Солнышко, но…
— Нет, — категорично заявляю я. — Хватит с меня всего этого. Я так устала, мам. Это абсолютно не работает. Любое вмешательство приводит к худшим последствиям.
Иногда я думаю, что в моем организме эта гадость разрастается с двойной скоростью и поражает другие органы. Стоит вмешаться, так потом начинается дикий ад, состоящий из боли.
— Я оставлю вас, — говорит док и незамедлительно покидает палату, оставив меня с мамой наедине.
Не знаю сколько я уже пробыла здесь, но по виду мамы, несколько дней точно. На ее прекрасном лице образовались темные круги под глазами. Усталость все же берет свое и мама зазевала.
— Прости, — тут же с улыбкой говорит она.
Вы знаете, что зевота заразительна? Ага, вот и я тоже следую за мамой, и мы обе смеемся. Правда я тут же притихаю, потому что грудную клетку пронзает острие. Жмурюсь, испытывая жгучесть, а потом все сходит, словно ничего и не было.
— Мам, как долго я тут?
— Четыре дня, — отвечает мама. Я вздыхаю, закрыв глаза. — Что такое, милая? — снова в тоне голоса мамы тревога.
— Ты звонила в университет?
— Да, я предупредила твоего куратора. Мисс Кросс передавала тебе привет. Она ждет твоего возвращения.
Мисс Дина Кросс моя преподавательница по искусству. Она мне очень нравится, и она единственная, кто знает о моем недуге в полном объеме. Когда я поступила на курс, мама осторожно дала понять, что я не буду заниматься по полной программе. Мисс Дина лишь кивнула, а чуть позже поделилась, что ее семье тоже пришлось пройти через все, что теперь происходит со мной. Она искренне сочувствует мне, но и не дает спуску. Говорит, что пока она требует с меня, я буду стремиться сделать всё, чтобы до последнего вдоха сделать свою работу. Говорит, что у меня должна быть цель. И я все чаще задумываюсь, что мисс Кросс чертовски права.
