* * *
Способность ощущать печаль – одно из свойств настоящего человека. Тот, кто лишен чувства печали, так же жалок, как и человек, не знающий, что такое радость, или потерявший ощущение смешного.
Константин Паустовский.
Но вот и Пивань.
Добрались…
Не верилось, но мы и вправду добрались до той чертовой Пивани. За окном трещал мороз, свирепела метель. За снежным пологом – мгла. А здесь тепло и тихо, как дома.
Я смотрел на бешенство стихии сквозь заиндевелое стекло со злорадством: только что, несколько минут назад пурга гналась за нами по льду замерзшего Амура. Не догнала.
Эта станция мало походила на типовые железнодорожные вокзалы. Она, скорее, напоминала теремок из сказки – рубленые деревянные стены в два этажа, башенки на крыше, остроугольные наличники, резьба – чистый экспонат русского деревянного зодчества.
И в нем – теплынь!
Первым делом мы сбросили обувь и принялись растирать пальцы, ступни. Думали – они отморозились. Но в тепле все оттаяло и мы пошли интересоваться нашей дальнейшей судьбой.
– А нет ли у вас гостиницы? – наугад спросил отец.
– Есть, – неожиданно ответила дежурная. – Правда, небольшая.
– Может быть, в ней и два места найдется?
– Найдется. Платите за сутки и отдыхайте на здоровье. Вас не стеснит, если номер будет трехместным?
– Нет, нет. Лишь бы можно было согреться, как следует.
– Ну, хорошо. Вот ваш ключ.
Третий жилец уже был в номере. Сосед, похоже, обрадовался, когда мы, озябшие, с мороза, ввалились в комнату. Об этом, во всяком случае, говорила его широкая улыбка.
– А я уж боялся, что соседей у меня не будет. Придется до утра со скуки помирать. Даже словом перекинуться будет не с кем.
Мы представились. Отец сказал откуда едем и куда, чем занимаемся.
– А вы откуда? – спросил он нового соседа.
В принципе, по одежде человека было видно, откуда он. Выдавал военный наряд. Я в чинах не разбирался, но чувствовал, что он большой начальник.
– Я человек военный, – ответил тот. – Служу в подразделении специального назначения.
– Это армия? – спросил я.
– Ну, что ж мы сразу вопросы… Давайте с мороза пропустим понемногу, а там и поговорим.
Он выдвинул из-под кровати чемодан и принялся выкладывать на стол сверток за свертком. Затем появилась бутылка водки.
Сосед выпрямился, улыбнулся:
– За знакомство не откажетесь?
Борис Григорьевич взял в руку стакан.
– А как сын?
Отец взглянул на меня и кивнул.
– После такого мороза пусть согреется.
Выпили. Я – впервые в жизни на глазах отца.
– А теперь можно и поговорить. – Сосед повернулся ко мне. – Ты спрашивал, армия ли это? Нет, не армия. Я начальник лагеря…
– Какого лагеря? – переспросил я.
– ИТЛ. Это значит исправительно-трудового лагеря.
– Это там, где заключенные? – спросил я, поняв, что приключение наше приобретает какую-то зловещую окраску. Скрываемся, вроде, от тюрьмы, а попали прямо в руки “хозяина”, начальника концлагеря.
– Да, где люди, лишенные свободы.
– Вы заставляете их работать?
– Конечно. Я же говорил “Исправительно-трудовой лагерь”. Значит – исправление трудом.
Посуди сам. Человек хочет есть. Но любой человек – в лагере или не в лагере – должен на еду заработать. Ты идешь в типографию зачем? Чтобы заработать на питание, одежду, жилье. Человек в лагере должен зарабатывать так же.
– Но я иду в типографию по своей воле. Завтра, если захочу, пойду в пекарню работать. А их насильно привели и насильно заставляют делать то, чего они не хотят.
