Уверенные, довольно жёсткие слова стали для Артёма ушатом холодной воды, приведшей его в чувство.
«Да! Хотелось бы верить, что это моя девочка, но скандинав прав: глаза, губы… Как он сказал, зовут малышку? Вика… Виктория… Нет, Ада знала, что если бы у меня родилась дочка, то я хотел бы назвать её в честь своей бабушки, Полиной. Уж в такой-то малости она не стала бы противиться. Не моя она дочь. Ошибся Илья, выдавая желаемое за действительное. Если человек настолько уверен в результате теста… Нет, не моя. А жаль… Как жаль… Я снова один как перст…»
Ни слова не говоря, Артём медленно опустился перед Адой на землю, сначала на одно колено, а потом на другое, склонил голову, словно на плахе, и замер, ожидая, когда приговор будет приведён в исполнение. Он молча стоял на асфальте мокром после дождя, совсем не обращая внимания на то, что его модные брендовые джинсы промокли и испачкались. Затем плечи его затряслись в беззвучных рыданиях.
3. Глава 3
Ада растерянно взглянула на Кирилла. Тот пожал плечами и отрицательно замотал головой, показывая, что не знает, что сейчас нужно сделать. Только малышка, что-то мурлыча себе под нос, продолжала ёрзать у него на руках.
— Прости меня, Ада! — наконец произнёс Тёма. — Я очень виноват перед тобой. Прошло столько времени, а я по-прежнему словно в аду. Проживаю свой срыв снова и снова. Мне стыдно смотреть тебе в глаза. И так будет всегда. Из-за своего поступка я умираю по нескольку раз за день: жить, дышать нормально не могу из-за того, что натворил. Всё пошло прахом.
Плечи его затряслись с новой силой.
— Мне тридцать лет, и становится страшно от того, что я оказался никому не нужен на этом свете, — продолжил он спустя какое-то время. — Да что говорить — я сам себе теперь не интересен. Наверное, и правда жил неправильно. По-человечески больно за тебя, обидно за себя. Видно, я какой-то ущербный, бракованный, раз все так легко от меня отказываются. Даже ребёнка Бог не даёт, сколько бы ни старался…
Артём плакал. По-мужски, но очень отчаянно, с горечью и абсолютно не стесняясь. Было видно, что раскаяние настоящее, наболевшее. Ада с трудом сдерживалась, чтобы не броситься ему на шею. Ей было жаль его и обидно, что они разошлись так страшно. Но в то же время она понимала: стоит только один раз уступить, проявить даже незначительную слабость, и всё начнётся с самого начала. Уж таким человеком был Артём. Дай ему палец, он и всю руку откусит.
Вот она, удерживая подступающие к горлу рыдания, закусив губу и стиснув зубы, не двигалась. Сердце говорило:
«У него есть дочь… твоя и его. Ему нужно сказать… довериться. Пусть знает для того, чтобы был стимул жить дальше. Тебе не обязательно возвращаться к нему».
Но ум Ады тут же останавливал её:
«Да! Я верю тому, что он говорит. Муки совести — самое страшное наказание для человека. И потом, у него действительно никого не осталось. Но если Тёма узнает о том, что Викуша его дочь, то покоя тебе не видать. Он непременно захочет принимать участие в её жизни, а заодно и в твоей. Если ты не согласишься, то он обязательно затеет судебные тяжбы. Он отвоюет общение с дочерью, а она больной ребёнок. Артём, с его мнительностью, только усугубит проблемы. Будет винить в случившемся себя, ну, заодно и тебя. Станет настаивать на отъезде в Германию: сначала на лечение, а там не факт, что сможешь вернуться. Твоя жизнь будет вдали от сына: разве можно предать одного ребёнка ради другого? И потом, как знать, что у Тёмы творится в голове. Смог же он полтора года назад так жестоко и некрасиво обойтись с тобой, казалось бы, своей любимой женщиной. Нужно помочь ему, но как? Ка-а-ак?»
