Chateau Bellevue белое. Надпись «… garantita & controlata». Как и просили. Сто сорок девять гривен. Не хило. «Я не снобка, но вино должно быть хорошим, – трубила Тамара под занавес Машиного тридцатилетия», – вот ещё вспомнилось. На вид – что трезвая. Только громкий голос выдаёт опьянение. Она когда пьянеет, у неё что-то со связками случается, и голос как в рупоре. Она и правда не снобка – не вспомнить, чтобы за ней водилось. Маша – возможно, в чём-то. Но Томка любила себя побаловать.
Зоя выложила деньги на кассе. За две бутылки.
– Всё? – спросила кассирша, претенциозно глядя из-под длиннющих ресниц.
Зоя кивнула.
«Зоя, но оно очень дорогое. Я тебе деньги, естественно, верну, – Маша выхватила трубку у Тамары. – Если хватит денег, возьми две бутылки. Не беспокойся, я всё верну». Беспокоится, чтобы цена вина, которое они употребляют, не отпугнула от них самих. Всегда была очень щепетильной в денежных вопросах. Всегда боялась выпятить свой достаток перед менее обеспеченными сверстницами. Всегда норовила за всё заплатить, всё компенсировать.
Зоя прижалась к бордюру, заглушила двигатель, вылезла из машины и заглянула во двор. Трава подстрижена. Висят качели. В углу батут – в прошлый раз его не было. Два велосипеда под стенкой: двухколёсный и четырёхколёсный. Машиной младшей – Полина, кажется, – на юбилее не было ещё двух. Хорошенькая, с кудрями. Больше на Серёжу. А старшую Зоя никак не могла припомнить.
Они возникли все втроём на пороге и уставились на неё, ухмыляясь. Зоя не сразу осознала, что тоже смотрит на них с глупой ухмылкой и продолжает безотчётно тянуть вверх кулёк с бутылками.
– Наконец-то, чудо, добралось, – Тамара выпрыгнула вперёд, перескочила через ступеньки, скользнула к калитке. Маша что-то шепнула Лолите, продолжающей с умилённым любопытством разглядывать Зою.
Зоя шагнула во двор, как в царство радости. От сентябрьской земли запах весны.
– О, винчик, – одобрительно кивнула Тамара.
– Держи, – сказала Зоя, роняя бутылки ей в руки.
Тамара порывисто сунула их Маше, споткнувшись о мяч у ступенек.
– Ой, отшвырни его в угол, пожалуйста, – попросила Маша. – Где играла, там и бросила. Я ей устрою.
Тем временем Лолита выступила навстречу Зое.
– Что ты застыла, лапа? Иди, я на тебя посмотрю.
Улыбается. Зубы белоснежные. Танцующая улыбка: губы то растягиваются, то чуть сужаются, то соединяются. Шёлковый нос, по-японски заострённый. Глаза огромные, чёрные, на белках ни одной красной жилки. Морщинки по краям, как будто ресницы. Длинная рельефная шея. Красивая. Что-то потерялось. Юношеская плавность черт утрачена. Скулы проявились. Потончал подбородок. Но сказать, что она стала менее красивой, – нет. Красивая. В настоящем смысле.
– Зоя! Хе-эй! I’m here! Можно я тебя обниму?
Упёрлась носом ей в плечо. Круглое, упругое. Не по сезону загорелое. Тонкий аромат лайма и мяты. Как «Мохито».
– Господи, какая ты. Девочка, – отстраняясь и оглядывая её с ног до головы, заключила Лолита.
– Маша, у тебя там что-то воняет, – крикнула Тамара, чеканя мяч.
– Воняет, – крякнула Лолита. – Не могла сказать: чем-то запахло.
Маша исчезла в доме.
– Она картошку печёт? – спросила Зоя.
– Да хрен её знает, что-то печёт, – отозвалась Тамара. – А что?
– Картошкой печёной запахло, – Зоя повела носом.
– Ты голодная? – спросила Лолита.
– Похоже, что да, – усмехнулась Зоя.
– Тома, ты уже наигралась? Мы можем идти? – Лолита, взяв Зою за плечи, подтолкнула её к двери.
