Забудем про это письмо, как кот порой забывает распотрошенную туалетную бумажку.
Мчим назад, в год 1899, когда юный гений едва только перевалил за трехлетнюю отметку.
Отец Михейши – Игорь Федотович Полиевктов – инженер котельных любого известного человечеству рода.
Изощренный технарь по специализации и ленивец по бытовой жизни успешно тренирует сына в планиметрических задачках и физических казусах.
Но проваливает все экзамены перед Михейшей в словесных жанрах детских загадок.
Лупоглазый – только с виду – Михейша штампует их, как на поточном заводе.
Некоторые ранние опусы последнего дошли первоначально до школы, потом распространились по Джорке. Неостанавливаемые цензурой они в мгновение ока растеклись по Ёкским дворам и медленно, но верно, поперли на запад.
Через десятки лет уже взрослый Михайло Игоревич Полиевктов – известный дешифратор, бумагомаратель и консультант всяких излишне путанных сыскных дел, шарахаясь по улицам, колодцевого вида дворам, блуждая по бесчисленным набережным, заходя в рестораны, магазины, толкаясь на вещевых, рыбных, капустных толчках, вытягивая голову на шумных блошинках и выстаивая в вестибюлях театров аристократски билетные очереди, вдруг узнавал в питерских шутках—прибаутках—загадках свои сочинения детских лет.
***
Ленке – а это самая старшая в линии детей – для закладок в книгах разрешили пользоваться сухими хвойными породами. Но, ввиду их объемности даже после сплющивания в гербариях, Ленка этой сомнительной льготой не пользуется.
Она таскает в девичью камору только настоящую литературу и, причем, безвозвратно.
В Ленкином закутке постоянно прибавляются книжные секции и добавляются полки на стенах, заставленные разнообразиями любви и вариантами дамских нарядов.
***
Было исключение из общего правила библиотечной доступности: особо пользующиеся спросом фолианты как то – энциклопедии, книжки по живописи, мастерству зодчества, по истории и географии каждый вечер следовало возвращать на место. Ибо именно отсутствующий на своем месте экземпляр, согласно закону подлости, требовался очередному злокапризному читателю. В таких, пользующихся особой популярностью книгах, и сухая правда, и чистое искусство, затерты до дыр.
Какие еще существовали библиотечные законы?
Листки взрослых читателей предполагалось испещрять частными надписями, которые не полагалось разбирать другим. И, надо отметить, это условие соблюдалось с тщательностью, разве что, кроме особых исключений, которые Михейша, ни секунды не колеблясь, присвоил только себе.
Каждому названию газеты определялся собственный выдвижной ящик.
Каждая книжка стояла ровно в полагающейся ячейке.
Имелся каталог, упорядочивающий в правильную статику каждое случайное перемещение.
***
Надо сказать, что в родовом гнезде Полиевктовых аж три библиотеки разного статуса.
Слишком застарелым газетам, вышедшим из употребления, и в особенности исчерпавшим потенциал учебникам, уготавливается негромкая сеновальная судьба. Книгам посвежее, однако не помещающимися в Кабинете, – дорога на холодный чердак Большого Дома. Чердак примыкал к Михейшино—сестрициной мансарде и облегчал к нему доступ через котеночьего размера люк.
Вернемся к дальнему сеновалу. Верх его делится на две части. Первая часть – архив. Это простые полки, притулившиеся на стойках – кирпичах зеленовато—оранжевой глины.
– Э—э, ведаем, – скажет презрительно какой—нибудь самородный геолог типа Мойши Себайлы, что живет верстах в пятидесяти отсюда. – Золота тут ни на грамм.
