А ты помнишь?.. - страница 7

– Фу ты…, я ж говорил, что не будет ловли, – сплёвывает раздосадованный Пончик.

– Слушай, Пон, мама мне говорила, плевать нельзя, ты плюёшь в природу, а она будет отвечать тем же.

– Да?! Не слышал… Может враки это? А?.. И что ты совсем не плюёшься? – спрашивает Пончик, недоверчиво посматривая на меня…

– Бывает, когда забываюсь, а вспоминаю, то стараюсь не делать этого… У тебя клюёт! Тяни! быстрей подсекай!.. – ору ему, поплавок его загадочно утянуло под воду…

Валера спохватывается, резко тянет удочку и рыбка, описав в воздухе сальто, плюхается назад в воду.

– Плевать нельзя, плевать нельзя!.. Вечно ты тут со своими нравоучениями лезешь… Чудило, ты!.. Прозевал из-за тебя, – раздосады у него на меня, нет предела… Донимать его дальнейшими разговорами, словами сейчас не надо, пусть остынет…

Были моменты, когда в пылу игры Пончик, а он был во всём первым, чем-то так выводил меня, причём со смешком язвительным, что я свирепел и кричал ему бесстрашно: «Япондзя Ивановна!», обзывая его так, чтобы достать посильнее, и непонятно почему этим выражением… После чего надо было улепётывать, не просто во весь дух, а стремительно, с космической скоростью. Не на что не реагировал Валерка так, как на это… И почему? не понятно было…, не знаю и я, откуда взялось это «Япондзя»… Видимо само сочетание у него вызывало помутнение разума. Пончик менялся в лице мгновенно, багровел, словно ничего обиднее в свой адрес не слышал. Убежать от него было бесполезно, он догонял, и снега за шиворотом у меня было больше чем в природе самой. И что вы думали? Какое-то время спустя, мы уже играли, как ни в чём не бывало, а расходились по домам друзьями, ещё более тесными, ведь снега за шиворотом у меня уже не было, и был он для меня самым хорошим Пончиком.

Минут через пять я выудил рыбёшку, маленькую такую, курам на смех… Услышал опять тот язвительный смех от друга, который терпеть не мог:

– Ты что, хочешь услышать от меня любимое выражение? – сказал я ему, однако не высказал, опасаясь реакции, – Потом попробуем в заводях порыбачить, может там будет клёв…

– А-а всё одно, вряд ли и там будет ловля…

Пробыли мы ещё с полчаса за ужением, поймали совсем ничего, по паре мелких гальянчиков, смеяться было над кем, каждый над собою…

Потом перешли на речку, в заводи, где течение было медленное. Река делала повороты, образовывая тихие места, где в хорошие солнечные дни всегда можно было видеть косячки рыбёшек, что резвились в своей стихии. Ничего! Результат тот же…

– Ладно, нарыбачились, пошли к костру греться, потом домой, – предложил Валера, и я охотно согласился…

Дождь не переставал моросить, стал крупнее, по всему было видно, что переходит он в обложной. Сколько будет продолжаться по времени – кто знает? Тучами обложило весь небосвод, они снизились и придавили своей влажностью землю. Краски посерели, стали блёклыми, всё кругом замокрело. Дальний лес за пеленой дождя потерял свои очертания, зачернел вдали просто полосой бесформенности. Неуютно, сыро, зябко стало… У огня всё время не усидишь, обсыхая, пора возвращаться…

Мы погрелись возле костра, который до этого поддерживали, чтобы дождь его не притушил, доели оставшуюся еду, на природе аппетит «волчий», быстро голод берёт в оборот, затолкали в рюкзак Бобку и двинулись в путь.

Точно сказал друг, нарыбачились…

* * *

Дома на нашем переулке были, как сообщающие сосуды. Живущие в них, знали друг друга, по возможности общались, а иные и дружили семьями. Вечерами собирался люд на лавочках возле домов, судачили о том о сём, кочуя от одной лавочки к другой… Обсуждались всякие животрепещущие дела, не без осуждения нравов теперешней молодёжи, это, как известно, во все времена было злободневно, особенно у старушек, потом переходили к насущным делам, задевали словом и отсутствующих сударышек, как без этого? никак… Язык он, известно без костей, не применёт подцепить на себя характер соседушки и ну! молоть без конца, а потом о следующей в очереди, но обязательно отсутствующей. Так по очереди всех и перемелют, но без злобы, для порядка, ведь они тоже перемалываются на языке других…