А разве можно поверить в историю о старшине? Фамилия его, кажется, была Мошнин. Здоровенный такой детина, из моряков Волжской флотилии, приписанный нашей дивизии. Не история – анекдот. Ночью старшина и несколько бойцов тащили от полевой кухни вёдра с супом и пшённой кашей да заблудились в темноте, забрели в расположение противника и наткнулись на пулеметное гнездо. Мошнин с перепугу оглушил немецкого пулемётчика ведром с кашей, а второго ребята слегка придушили и приволокли двух «языков» к нашим окопам. Вместо ужина.
Своё «преступление» я смыл кровью.
После госпиталя мне вернули звание лейтенанта, но награды так и не вернули. Ну и бог с ними! Ведь у меня появился огромный шанс выжить!
Я попал уже в обычную часть, в стрелковый полк, прямиком на Сталинградский фронт. 62-я и 64-я армии. Сталинград был разрушен – весь в руинах: «курганы битых кирпичей, могильники пустых печей».
Недавно я видел американский фильм об этой битве. То, что там показано, полная ерунда по сравнению с тем, что было на самом деле. Сталинград был мёртвым городом: не осталось ни одного целого здания, лишь обугленные руины напоминали о жилых кварталах, магазинах, театрах. Создавалось впечатление, что в этом аду не смог выжить ни один человек. Однако, когда немцев окружили и выбили из города, из каких-то подвалов, укрытий, землянок стали появляться закутанные в тряпьё люди, иногда – целые семьи. Они жили там, скрываясь месяцами. Как они выжили? Я этого никогда не мог понять.
Тяжело было писать о днях обороны Сталинграда.
Бой, особенно ближний, тем более рукопашный бой, не поддаётся связному словесному выражению. В бою мы находимся скорее в бессознательном состоянии. Как бы в отключке. Память не фиксирует деталей. Об этом я пытался написать в одном из стихотворений:
Когда вперёд рванули танки,
кроша пространство, как стекло,
а в орудийной перебранке
под снегом землю затрясло,
когда в бреду, или, вернее,
перегорев душой дотла,
на белом, чёрных строк чернее,
пехота встала и пошла,
нещадно матерясь и воя,
под взрыв, под пулю, под картечь,
кто думал, что над полем боя
незримый ангел вскинул меч?
Но всякий раз – не наяву ли? —
сквозь сон, который год подряд
снега белеют, свищут пули,
а в небе ангелы летят.
Во время большого наступления в декабре 1942 года я был тяжело ранен в грудь и позвоночник. Девять месяцев провалялся в тыловом госпитале, в уральском городе Златоуст. Удивлялся тишине, трамваям, медсёстрам… но рвался на фронт. Мне было двадцать с небольшим.
В то время я – помощник начальника штаба полка – получил приказ возглавить батальон. Одна из рот этого батальона была укомплектована узбеками. Слабо подготовленные бойцы, они не понимали, за кого и почему должны сражаться, да и вообще не хотели воевать. Однажды во время очень жестокого боя они бросились врассыпную, оголив фронт. Всех их скосили пулемётные очереди заградотряда, стоявшего позади наших оборонительных рубежей с целью преградить путь дезертирам и тем, кто отступал без приказа. Недаром Наполеон сказал, что сто французов стоят тысячи мамелюков…
Наша победа была неизбежна.
И все-таки наша победа – чудо.
После Сталинграда все почувствовали, что перелом наступил. Лежа на снегу, я видел, как мои бойцы вели пленных немцев. Не я был в плену, а они. А как мы ждали открытия второго фронта!
После Сталинградской битвы стала значительно ощутимей помощь союзников: тушёнка и шоколад стали для офицеров постоянными продуктами в их пайке. Что касается оружия, то наши пистолеты-пулемёты Дегтярева и Шпагина были намного лучше американских и английских. Так что войну выиграла не американская тушёнка! Мы могли обойтись и нашим пшённым концентратом! Это – наша Победа, за которую сполна заплачено нашей кровью.
