Я хотел было сказать, что следит он за пустым местом, но ну его нах, что толку, твою мать?
Нашёл Рыжика в компании каких-то укуренных чертей, которые шпарили на гитарах Сплина и Кино. Эта балбеска сидела никакая и я понял, что борщ она так и не съела, а значит голодная весь день, и пьёт поболе моего. Херово…
К ней подвалил какой-то упырь.
— Слышь, брысь, – навис я над ним. Объяснять, что чувак попутал не пришлось – понятливый оказался.
— Это ты так мою честь защищаешь? – фыркнула рыжая.
— Ляля, котёнок мой, – проговорил я, понимая, что ещё немного и котёнок превратиться в фонтан, — завязывай пить.
Я отобрал у неё какую-то странную бутыль с жидкостью.
— Ты где вообще это взяла? Бля! – воняло из бутылки прям спиртягой. — Пиздец, – я скривился и даже не решился попробовать. Сколько она этой хуйни выпила?
— Не ругайся, Юшечка, – прохныкала она, утыкаясь в меня. — Хочешь спою?
Я прям охренел. Юшечка? Чё?
Ухмыльнулся.
— Ты можешь петь? Ты, бля, говоришь с трудом…
— Помоги мне найти тубзик и я спою!
И я заржал в голос.
— Тебе сколько, семь? – смеялся я. — Тубзик? Я это слово со школы не слышал.
Рыжая надулась, я прижал её к себе и в моём нетрезвом мозгу появилась совершенно сокрушающая всё мысль – не хочу её отпускать! Не хочу. Какого хера Ллойд заграбастал, а сейчас даже не следит за ней, какого, сука?
Я встал, поднял Соловьёву.
— Давай, детка, – и потащил её в сортир. Конечно те ещё санитарные нормы. Надо было бы ей помочь, но рыжая, весьма уверенно выставив руку вперёд, захлопнула перед моим носом дверь.
Мне осталось только караулить её и надеяться, что она там во всём этом многообразии жидкостей, коими был залит пол, стены и кажись даже потолок, не изгваздается. Но решил, что если что пойдёт по пизде, то вернусь к Серёге, что ж делать – там чистота и цивилизация и там моей принцессе вполне нормально.
Моей… да… суууука!
— Всё, теперь могу петь, – выдала она мне в спину, уткнувшись в неё лбом.
— Уверена, – я обернулся и со всей внимательностью её осмотрел. И как ни странно справилась на ура – вышла прям чистая.
— Ага, там у Насти гитара, – заявила она и устремилась в ту же компашку, где сидела.
Что там за Настя я спрашивать не стал, наши места заняли, но народ тут такой – потеснились. Лялька взяла гитару у бритой наголо девицы с татухами и пирсингом.
Чё-то там умудрилась настроить… и выдала.
Выдала песню, которую я никогда не слышал.
“I don't know who you are
“Я не знаю, кто ты,
But you seem very nice
но ты выглядишь очень мило.
So will you talk to me
Ты поговоришь со мной?
Shall I tell you a story
Могу я рассказать тебе историю?
Shall I tell you a dream
Могу рассказать сон?
They think I'm crazy…” [22]
Они думают, что я сумасшедший…”
И моего знания английского хватило, чтобы понять слова, понять смысл песни. Я видел, как рыжая пела со стоящими в глазах слезами и было не по себе, но голос этот её, адово уникальный…
В голове опять стала размножаться эта мысль о том, что я хочу слышать, как она хрипит, слышать, как она стонет… моё имя стонет, когда я трахаю её, обнимаю, целую, кусаю, довожу её, чтобы кончила и вот этим голосом… этим конкретным, бля, голосом.
У меня в глазах потемнело, надо было что-то делать, надо было двигаться, а то рисковал не сдюжить, не справиться – сгрёб бы её в охапку и утянул с собой. А там после не смог бы отпустить.
Какой нахуй муж? Вообще где это мудило бродит? Как вообще? Какого, сука, какого хера?
