– Испугалась? – спрашивает неожиданно ласково, таким странно нежным бархатным голосом, какого я и не подозревала в нём.
– Тьфу, на тебя! Конечно! Тут же высоко, если не разбиться, то покалечиться точно можно! – отвечаю, вполне убедительно имитируя полнейшую незаинтересованность его животом, но мой взгляд предательски соскальзывает с его лица и мгновенно упирается в то самое место. Его джинсы… Он носит их слишком низко, слишком интимно это выглядит. Я отворачиваюсь и пытаюсь замять свою неуклюжесть словами:
– Тебе точно не холодно?
– Нет.
Его голос опять такой же ледяной, как и прежде, словно и не было этого мимолётного мгновения мягкости и чуткости с его стороны, словно бы произошедшее и вовсе мне просто привиделось.
Какое-то время мы в полнейшей тишине развешиваем гирлянды, Эштон всё делает сам, а я иногда прошу его помочь мне куда-нибудь дотянуться. Именно «куда-нибудь», потому что это совершенно не важно, и я всего лишь пытаюсь начать с ним беседу. Любую. Ни о чём. Только бы он не молчал.
– Как тебе Вашингтон?
– Нормально.
– Красиво здесь, правда?
– Красиво. Но дома всегда лучше.
– Скучаешь?
– Да.
– А знаешь, где находится самое красивое место на Земле?
– Где?
– В Байрон-Бэе. Мы там отдыхали с родителями два года назад. Я просто влюбилась в тёплое море, пляжи, пальмы… Ты будто из реального мира попадаешь в счастливый сон, и в нём так спокойно и так красиво!
– Не знаю, не был.
– А знаешь, где это?
– В Австралии.
Я удивлена: если он не был, тогда откуда знает? Спрашиваю:
– Байрон-Бэй – не самое знаменитое место на Земле, странно, что ты знаешь о нём.
– Люблю географию.
И снова молча растягивает гирлянду по стальным поручням нашей стеклянной террасы.
– Меня родители хотят отправить на учёбу в Европу. Ну, не настаивают, конечно, говорят: «выбор за тобой», но я знаю, что они правы. В Европе образование лучше. Странно, кстати, что ты сюда приехал учиться.
Эштон оставляет это моё соображение без комментария, продолжая всё так же молчаливо развешивать гирлянды по перилам, соединять их друг с другом, проверять, работают ли они, а если нет, то искать места разрывов.
Но я не сдаюсь:
– Ты… ты не слишком часто приходишь к нам…
– Времени нет.
– А с отцом тоже не встречаешься?
– С ним видимся.
– Часто?
– Иногда.
Внезапно Эштон спрыгивает с перил, подходит ко мне вплотную и странным, почти вызывающим тоном сообщает:
– Он купил мне квартиру.
Я улыбаюсь. Почти как дурочка.
– Ну… это же здорово! Иметь свой дом, я имею в виду. Можно позвать гостей…
–И машину. Крутую такую тачку, тысяч за сто.
– У нас без машины сложно, – тут же отзываюсь. – Мне в этом году тоже уже можно получать лицензию, но папа… Алекс против. Говорит, это небезопасно в Сиэтле. И у нас же Стэнтон всё равно отвозит Лурдес и Аннабель в школу, так что… Я пока без машины, – улыбаюсь во весь рот.
Сама не понимаю, почему так сильно стараюсь ему понравиться. И, кажется, чем упорнее он отталкивает меня, тем сильнее мне хочется к нему приблизиться!
– Я ненавижу гостей! – неожиданно заявляет.
Мои брови взлетают в недоумении.
– Ты сказала, своя квартира – это возможность принимать гостей, так вот: я ненавижу гостей.
– Почему?
– Потому что они хитрецы. Входят в твой дом, трогают твои вещи, а потом просто сваливают. И забывают о тебе сразу же, как захлопнется твоя дверь.
– Не все такие. Есть хорошие, добрые люди. Если не общаться, не дружить ни с кем, то можно же совсем одичать!
