– Ты объясни мне, – продолжал наседать на деда Князь, – почему это к твоему дому пройти невозможно? Что это у тебя на самом проходе дрова лежат не распиленные? Как тёмно настанет – ноги можно поломать, через них шагая. Что ж ты за хозяин такой, а ещё купеческого роду?
– Да куда ему распилить, хозяину моему, слабый он, – вступилась за мужа Федосья. – Пила стоит в сарае и бензин есть. Да не справиться Еремею, в последний год совсем хворый. А попросить кого – не соберусь.
– То верно говорит Федосья, худо могу с пилой управляться, здоровья-то нету уж…– согласился Еремей (судя по всему, именно так его звали на селе).
– Ну, дед… Ты же купеческого роду. Неужто артель себе не сколотишь? Да вот хоть нас возьми! – загорелся вдруг Князь. – А ну-ка, дай пилу! Я коряги твои в айн момент распластаю. Цепи есть?
– Да чаю попейте сначала, – пропела Федосья, ставя на стол большую кастрюлю с ухой. Она явно была не против того, чтобы гости управились с дровами.
– Потом чай. Тут работы немного, Гриша верно говорит, – первым потянулся к выходу Павел.
Через минуту уже ревела в ловких руках Князя бензопила, а мы разворачивали стволы под распиловку, оттаскивали и укладывали под навес берёзовые и осиновые чураки. Спустя полчаса работа была кончена.
– Ну спасибо, ребятушки, уж до чего помогли. Только вот грех гостям работать. Да ещё не евши, – встретила нас в избе Федосья. Она стояла у стола, и сквозь полноту её рябоватого лица пробивалась довольная хитринка. – А то, может, обиделись?
– Ты, хозяйка, поменьше разговаривай – разогревай уху. А мы в баню, – скомандовал Князь.
Глава 3. Павел и ведьма
Выпив по маленькой, раздобревшие, всей артелью пошли в баню, благо, была она просторна, сделана основательно, – судя по всему, Еремей, до хворобы своей, мастером был знатным. Долго хлестались в жестоком пару. Я, правда, больше времени провёл в предбаннике, отходя после первого захода. Когда, распаренные, обессилевшие, ввалились в избу, у Федосьи густо парил на столе самовар, а рядом стояла бутылка питьевого спирта, которого давненько уже не было в продаже.
Выпили – теперь уже по большой. Мне тоже поднесли равную со всеми долю – солидно наполненный гранёный стакан водки. Я стал неловко отказываться, на что Князь коротко сказал: «Помалкивай, студент, и делай, как старшие», а Рыжик начал уговаривать: «Выпей, Вовка, легче станет». От чего мне должно стать легче – я не понял, так как никакой тяжести не ощущал, но, не дожидаясь дальнейших уговоров, водку выпил. А затем, закусив, полулёжа на лавке у печи, чуть в стороне от застольной компании, блаженно внимал то неторопливо-обстоятельным, то порывистым речам моих собратьев по странному путешествию.
Разговорился молчаливый Павел. Выпитая водка и интересная беседа оживили его крупное, правильное, но обычно малоподвижное лицо, и это придало особый колорит всей его богатырской фигуре, облачённой в мягкий серый свитер, на ворот которого волнами спадали густые светло-русые волосы.
Павла я хорошо помнил с малых лет, жили Артюховы недалеко от нас. Да и просто в том возрасте и при том строении мальчишеской души, когда более всего на свете тебя волнует, что Спартаку так и не удалось со своими гладиаторами переправиться в Сицилию и пришлось принять неравный бой с Крассом, – такие колоритные люди, как Павел, всегда на виду и в памяти. Один эпизод из его жизни, свидетелем которого довелось стать, особенно запомнился.
