– На какой день после начала допросов Вы почувствовали, что Нойман к вам «дружески» расположен?
– На 3-5-й день. Он тоже искал во мне человека, близкого по менталитету, которому можно было исповедаться. Я рассказывал ему, как ходил в немецкую церковь, беседовал с патером Густавом. Я сказал ему, что в детстве ходил в немецкую школу, что меня воспитывали немцы Копп, Фризе, Густав, я пел в немецком клиросе. Копп даже хотел в 1918 году забрать меня в США. Жизнь немцев – колонистов сильно интересовала Ноймана. Я сказал ему, что украинцы и русские, которые жили в Кичкасе, уважали немцев и хорошо к ним относились. Ценили их трудолюбие, методы воспитания детей и умение хорошо делать свою работу.
– Кто такой Копп?
– Это был заводчик в Александровске. На заводе сельхозмашин Якоба Коппа работало около 100 человек. Мой отец работал машинистом в котельной, где вырабатывался пар. Пар крутил маховик, а с маховика с помощью ременных передач движение передавалось на станки, где вырабатывались детали. Часть паровой энергии преобразовывалась в электрическую – для освещения цехов. Я рассказал, как однажды мать попросила меня отнести отцу на завод обед. Меня на проходной знали и пропустили. Меня заинтересовало мое отражение на медно-латунной поверхности парового цилиндра. И вдруг, в машинное отделение заходит сам заводчик Копп. Отец сказал ему, что я его сын. Он поздоровался со мной за руку. Вообще-то Копп был отличным хозяином и хорошим человеком.
– Как Нойман отнесся к Вашей характеристике Коппа?
–Он восхищался Коппом. Мне удалось создать образ добропорядочного немца, потому что я, по-видимому, любил Коппа, как и он меня полюбил. Когда отца убили, он хотел меня усыновить. Копп дал нам свою подводу – линейку, и на ней мы отвезли гроб на кладбище. Он также присутствовал на похоронах. Он как-то пришел к нам на Новый Год. Мне от Деда Мороза подарил костюм, а девчонкам – юбки. Нас было пятеро душ. И каждому по подарку.
– Вы рассказали об этом Нойману?
– Конечно. Он сказал, что мать неправильно поступила, не отпустив меня в 1918 году в Америку вместе с Коппом. Я бы был уже большим человеком. Нойман стал невольно, «по-дружески», переживать за мою судьбу: «Америка – богатая страна. Надо было матери отпустить Вас». Это был успех моих психологизмов.
– Нойман не высказывал своего отношения к коммунистам, большевикам?
– Нет. Видимо, он понимал деликатность этой темы, мою роль, и знал, что нас прослушивают.
– Нойман был религиозен? Он молился?
–Он рассказал мне свой распорядок: туалет, бритье, молитва, физзарядка.
– Нойман рассказывал о своих солдатах и офицерах?
– Он говорил мне о своем помощнике, который тоже закончил «абвершколу».
– А солдаты были все его прежние, из Испании? По какому признаку он подбирал солдат?
– Нет. Ему их подбирали. Дисциплина, патриотизм, сознательность, знание языков.
– Как кормили Ноймана в тюрьме?
– Он сидел ведь не в тюрьме. Это был особняк.
– Особняк в центре Москвы, не помните?
– Я сам тогда Москву видел первый раз. Не могу сказать где, но точно не в центре. В нашем особняке Нойман ходил в кино.
– Ему показывали фильмы? Вместе с Вами?
– Нет, он сам ходил. Я его спрашивал, что он смотрел вечером? Рассказывал. Помню, ему очень понравился наш «Чапаев». Он любил вспоминать этот фильм и в наших беседах восхищался смелостью Чапаева. Нойман считал его настоящим героем. Все его товарищи погибли, а он, Чапаев, забрался в дом и долго отстреливался из пулемета. Недостатком фильма он считал то, что главного героя убивают. Надо было, чтобы он переплыл реку.
