– А ассистентов? – у меня вдруг сильно разболелась голова.
– Ассистенты от студентов отличаются тем, что вторые еще только ищут свой жизненный путь, а первые его уже нашли. Так что не ропщите.
– Я и не ропщу. Уже…
– И не дерзите. Несите свой крест с достоинством, – голос профессора был ехидным и довольным, – пока сами не станете профессором.
– А когда я стану профессором?
– Скоро, Гарри, скоро. Но не раньше, чем я умру.
– Вы наталкиваете меня на опасные мысли, шеф.
– А это уже хамство, – расстроился Янсен, но не сильно, – прочтите почту, и перезвоните мне вечером. Мадридским вечером! Это значит до десяти.
В электронном почтовом ящике я обнаружил следующее: «Дорогой Гарри! Толпа делится на три категории. Критикующая гения, воспринимающая гения и та, что о гении не знает вовсе. Есть, правда, и четвертая – обожествляющая гения. Но ее нельзя считать самостоятельной. Она либо часть самого гения, либо ей наплевать, кто есть этот самый гений. Для нее важен факт обожествления. Посему ее можно отнести к третьей категории.
Содержание, дорогой Гарри, не может быть важнее формы. Что из того, что обертку выбрасывают, а содержимым пользуются? Коль скоро мы говорим о книге, необходимо усвоить, что книга – товар специфический. Книга формальна по своей природе, как слово, как буква (см. Борхеса про общие воспоминания)22. Не услышанная никем мысль – еще не мысль. Как электричество, растворенное в природе, имеет смысл только в приложении к чему-то: молния, эл. скат, полярность, лампочка… Что же говорить о спектакле – вещи в принципе формальной, более даже, чем книга. Воспринять его можно только через образ, который невозможен без общих воспоминаний.
Я получил либретто. Они намекают на то, что Данте был тайным тамплиером. Как по мне – полная дурь. И что из этого? (Надеюсь, вы уже знаете, что данную постановку финансирует благотворительный Фонд имени последнего шефа храмовников?). Вы же сами хотели доказать связь Данте с орденом. Кстати и эсэсовцы считали себя наследниками тевтонского ордена, который был слизан, как под копирку, с тамплиеровского. Почему про тамплиеров мы вспоминаем с уважительным покачиванием головы, а фашистов откровенно ненавидим?
Формально возможны два варианта ответа. Вариант первый: мы слишком мало знаем про гнусности, творимые тамплиерами (вспомните хотя бы штурм Аскалона или Иерусалимский выкуп)23, их держали в тайне, ими старались не эпатировать общественное мнение. Чего не делали фашисты, которые напротив, из-за тупости и чванства взяли на себя всю грязную работу, а вместе с ней и весь позор преступлений Третьего Рейха. Вариант второй: тамплиеры были благородными рыцарями, которых несправедливо уничтожили завистливые властители, а эсесовцы безосновательно и незаконно объявили себя наследниками тевтонов – ближайших родственников тамплиеров.
На самом деле, ни один из ответов нельзя считать справедливым. Ответ заключается в стиле. Ну, это, как история Родиона Раскольникова, рассказанная аборигеном-сочинителем Новой Гвинеи, принимавшем участие в съедении Кука. При всей тождественности изложенного с сочинением Достоевского результат будет противоположным. Разумеется, если потребитель воспитан на христианских ценностях.
С другой стороны, почему мы считаем, что дикари воспримут эту историю неправильно? Они воспримут ее по-другому. И им нет дела до того, что мы об этом подумаем.
