– Слушай, может, ты все же решишься? – спрашивал Андрей, глядя на Лизу так, что и слепому было видно, что он сам для себя еще ничего не решил. – Первого ребенка врачи рекомендуют родить до двадцати пяти.
А Лизе уже тогда было двадцать шесть.
– Может, и решусь, – говорила она без особого энтузиазма. – Вот только закончу процесс по делу Вадима Крестова.
Андрей покорно кивал головой. Он знал, что запутанное и загадочное дело по обвинению Татьяны Крестовой в убийстве супруга рассматривают в суде уже полгода. Дубровская была бы настоящей кретинкой, если бы тогда отправила на антресоли свое адвокатское досье ради идеи родить ребенка. Потом она защищала Настю Дроздову, свою коллегу, которую обвинили в убийстве. Лиза просто не могла оставить подругу в беде.
Повторно обсудить вопрос о наследнике они решили, когда Дубровская взяла на себя защиту адвоката Лещинского. Но процесс был громким, и Лиза была так измотана, что супруг всерьез опасался, не скажется ли стресс на здоровье их первенца. Потом Андрей уехал на месяц в Амстердам, а Елизавете поручили дело Димы Сереброва. Поездка Мерцалова удалась, и он вернулся таким воодушевленным, что долгое время вообще не вспоминал о том, что у них с Лизой остались незавершенные семейные планы. Он дневал на производстве, а вечера проводил в офисе. Тогда они запускали линию по производству нового лекарства. Дубровская в отсутствие мужа ничуть не страдала. Ее занимало дело об изнасиловании, в котором обвинили видного ученого Соболева.
Так они и бежали по жизни рядом, но не вместе. Мерцалов проводил время среди порошков и пилюль. Дубровская – среди убийц и насильников. Оба чувствовали себя неплохо, пока однажды, в звонкий мартовский день, Елизавета не остановилась внезапно, словно налетев на невидимую стену. Что дальше? Очередной убийца? Но ей уже тридцать, и биологические часы, о которых прежде она только читала, неумолимо отсчитывали последние годы ее женского календаря. Если она желает оставить после себя ребенка, а не залежи пыльных коробок с бесконечными адвокатскими досье, ей следует поторопиться. Но пикантность ситуации заключалась в том, что детей принято делать вместе. Для зарождения новой жизни как минимум нужен отец. А где он сейчас? На очередном совещании? В девять часов вечера? А если Ольга Сергеевна права и ей давно следует насторожиться? История господина Лыкова тоже начиналась с отключенного телефона и совещаний по вечерам, а закончилась пафосным заявлением о несходстве характеров.
Чтобы отогнать от себя грустные мысли, Дубровская забралась с ногами на диван и положила к себе на колени дурно пахнущую клеенчатую тетрадь. У нее есть возможность скоротать время до прихода Андрея, а там как знать? Может, они вернутся к вопросу о наследнике. Если, конечно, не будет слишком поздно. Дубровская собиралась уйти в свой офис к девяти...
«С самого раннего детства я любил рисовать. У меня сохранились фото, где я, еще маленький, неуклюже ковыляя за мамой на нетвердых ногах, уже держу в руках карандаш и бумагу. Мои рисунки представляли собой тогда царство хаоса, где преобладали цветные пятна. Испачкав руки в краске, я оставлял на бумаге следы своих пальцев и ладоней. Мама не возражала. Она говорила, что такого рода занятия хорошо развивают мелкую моторику рук. Как ей было не знать, ведь она возглавляла детскую поликлинику. Папа тоже был врач и поэтому во всем с ней соглашался. Он заведовал хирургическим отделением городской больницы. Мелкая моторика рук – это то, что нужно для будущего врача, когда придет его черед держать в руках скальпель. Мое будущее было за меня решено, но это не омрачало мое детство. Я просто тогда не задумывался, что любящие меня люди могут желать мне что-то дурное. Я продолжал рисовать деревья, людей, собак, дома и машины.
