— Мне блюдо дня и, пожалуйста, бокал красного, — улыбается ему, подавая сложенное меню в руки. Я ухмыляюсь, отмечая про себя, что девушка совершенно не кичится различными диетическими салатиками, и тем более демонстративно отказывается от вина. Ева была другой – настоящей. И потому мне страстно хотелось узнать ее еще больше. Понять, как устроен ее внутренний мир, который явно сейчас давал видимую трещину из-за тяжелых отношений с Ветровым.
— Что? — она переводит свой пристальный зеленый взгляд на меня, едва уловимая улыбка касается уголков ее губ. А вот и румянец на щеках подоспел. Я сижу в расслабленной позе, предварительно расстегнув пуговицу на пиджаке и две верхних на рубашке. На заднем фоне играет классическая мелодия, которую знает каждый. Она создает особенную атмосферу, растворяя в пространстве напряжение, кроме одного. Искры желания пронзают воздух, накаляя между нами общение. Каждое слово идет с подтекстом и предпосылкой.
— Люблю, когда женщины хорошо питаются, — так просто отвечаю, на что Ева смущенно жмет плечом и отводит в сторону взгляд. Вновь повеяло холодом, будто угодили в пропасть. — Не буду лукавить, их было много и не обязательно каждая из них была после со мной.
— Зачем ты мне говоришь об этом? — с непониманием задает вопрос, явно раздражаясь.
— Разве не важны детали? — хмурюсь.
— Важны, — соглашается, затем облокачивается локтями о край столика. — Ты и Жанна были любовниками на протяжении нескольких месяцев, — резко переводит разговор в работу. Я желал бы сейчас отбросить мысли об угрозе для моей репутации, но Калашникова слишком упертая, потому лучше ответить сейчас.
— Она сама пожелала их разорвать, я не препятствовал, — искренне признаюсь, затем тоже вторю положению Евы, случайно задевая носком туфли ее ножку под столом. Она вздрогнула, но не сдвинулась с места. Краснеет, машинально облизнув кончиком языка нижнюю губку. Дыхание сперло, но я старался держаться, мысля холодно.
— Это хорошо, — кивает, затем меняет позу, будто ей стало некомфортно на мягком стуле. Ерзает, дрожа телом. Нам приносят горячие блюда, которые оказались одинаковыми, на что оба лишь посмеялись. — Мог бы сразу заказать на двоих, — замечает Калашникова, игриво приподняв идеальную левую бровь.
— Я всегда даю возможность выбора, Ева, — на подсознательном уровне во мне просыпается Дом, ведь я должен заботиться о чувствах и эмоциях своей сабмиссив. Но Ева не саба, и даже не моя женщина, а доверительное лицо, представляющее мои интересы в деле.
Калашникова замерла на мгновение, пристально всматриваясь в мое лицо, будто ждет подвоха. Я же сканирую ее; от меня не скрылось ничего. Замечаю все в ней: как учащенно завибрировала сонная артерия на шее Евы, как ее грудь стала вздыматься, желая насытить кровь кислородом. Как она сжала в свободной руке салфетку, стараясь скрыть свою нервозность. Я снова касаюсь ее ноги, затем поглаживаю. Девушка томно глядит исподлобья, приоткрыв слегка губы. Пышные черные ресницы колышутся, когда Ева закрывает глаза и морщит носик, приподняв губы в едва уловимой улыбке. Она борется сама с собой, и с теми ощущениям, которые вновь заполонили ее мысли.
— Мне нужно отойти, — оставляет в покое салфетку, разрывая искрометный момент. Я будто очнулся от гипнотического сна, хриплю что-то несвязное, и Ева вскакивает, как ошпаренная, оставляя за собой шлейф аромата парфюма, смешанного с ее собственным запахом возбуждения.
