…Внезапно словно ледяная игла тревоги вошла ей в грудь, перебив дыхание. Где-то совсем рядом с собой она услышала знакомый голос с акцентом:
– Нэт, дарагой, нам это нэ интерэсно, да…
Медленно обернувшись, Катя увидела у фуршетного столика двоих – хозяина дачи и невысокого толстого человека с двойным подбородком, черными вьющимися волосами вокруг лысины и вислым, «бананистым» носом. Вместо галстука под рубашкой у толстяка был повязан хитрым узлом шелковый платок. А невдалеке от них подпирал стену здоровенный кавказец, которого Катя сумела разглядеть во время памятной сцены в номере «России». Только на этот раз этот гориллоподобный великан был до синевы побрит, но точно так же, как и в «России», чуть заметно покачивался взад-вперед и смотрел остановившимися глазами в одну точку.
Вежливо отшутившись на замысловатый и длинный комплимент, который говорил ей популярный ведущий «Международной панорамы», Катя подошла к Вадиму, чокавшемуся с каким-то сухопарым стариком в тройке, и взяла его за локоть. Улыбнувшись старику глазами, она потянулась к самому уху Вадима Петровича:
– Вадик, кто это? – и чуть заметно кивнула в сторону хозяина дачи и его собеседника.
Вадим вздрогнул, и янтарное вино из его бокала чуть не выплеснулось наружу.
– Это… Это один товарищ… из Генштаба… А почему ты, собственно…
– Из Генштаба, значит? Ты уверен, дорогой?
Катерина открыто усмехнулась прямо в лицо Вадиму и, мило улыбнувшись сухопарому в тройке, отошла от них…
Гончаровы возвращались с коктейля молча. В служебной «Волге» было тепло и уютно, Катя рассматривала мелькающий за окном в свете фар полыхающий осенними разноцветными пожарами лес и чуть заметно улыбалась с видом некоего тайного превосходства. Вадим Петрович, предчувствуя какой-то важный разговор, нервничал и искоса посматривал на Катерину.
Разговор она начала сама – дома, уже в постели, утомив предварительно Вадима своими ласками. Умело выбрав момент его расслабленности и умиротворенности, Катерина шепнула Вадиму, что догадывается о том, что он не все ей говорит, что у него есть какая-то вторая жизнь и странные тайные дела.
– Вадим, родной мой, ты пойми, я тебя ни в чем не упрекну, я твоя жена, я просто твоя, вся, но и ты мой… Но не весь. А я так не могу. Я не дура, я люблю тебя, но, согласись, – я тоньше тебя и лучше чувствую тебя, чем ты меня. У нас все замечательно, но если ты будешь скрывать от меня что-то – а это что-то очень существенное, как я догадываюсь, – у нас все может пойти наперекосяк… Тем более если ты будешь врать мне, как сегодня, – про Гургена.
Услышав это имя, Вадим Петрович закрыл Катерине рот ладонью. Потом он встал, надел махровый халат, включил магнитофон с кассетой Высоцкого, добавил звук и закурил сигарету. Если не считать подсмотренной сцены в гостинице, Катя впервые видела мужа таким растерянным и напряженным. Он несколько раз взглянул на нее и покачал головой. Катя молча ждала. Вадим вышел в гостиную, достал из бара бутылку «Наполеона», хрустальный бокал и плеснул себе щедрую порцию.
Вернувшись в спальню, он присел на край кровати, сделал глубокий глоток и чуть слышно сказал, словно простонал:
– Проклятая страна!.. Проклятая…
И снова замолчал надолго, разглядывая грани бокала.
– Ты права, девочка… Я действительно рассказывал тебе не все, но… Поверь, Катюшка, мне просто хотелось уберечь тебя от всей этой грязи и мерзости…
