Нужно было спешить на помощь авиатриссе.
– Лидия Виссарионовна, так вы позволите мне постоять с вами и поучиться? Я быстро схватываю! – похвалилась Танюша.
– Ну что же, стойте тут, смотрите и слушайте, – сказала Зверева. – Только, ради бога, ни во что не мешайтесь.
И, перейдя на немецкий, холодно произнесла:
– Господин фон Эрлих, аэроплан уже готовят ко взлету, лошадь может испугаться.
– Я приеду после полетов, – пообещал он и, подняв гнедого коня в легкий галоп, ускакал. Зверева невольно проводила его взглядом. Да, она любила Володю, она обещала стать его женой, только этот всадник подозрительно легко встревожил душу… Но как, как? Он отмеривал ей свое внимание – словно на аптекарских весах! Слова, которые он произнес с минуты знакомства, можно было на пальцах перечесть! И что в нем было? Царственная осанка, прекрасная посадка, самоуверенность – ведь ничего больше, право, ничего!
Танюша же, глядя на фон Эрлиха, вспомнила ночного посетителя сарая с фонариком. Тоже ведь высок, строен и… усат?.. Сейчас она вдруг поняла, что, увидев на долю секунды профиль незнакомца, отметила присутствие усов, торчащих из-под носа вперед. Уставившись на спину наездника, она задумалась: насколько же они торчат у этого красавчика, больше или меньше, чем у Енисеева.
И тут застрекотал мотор «фармана».
Все оказалось гораздо скучнее, чем думала Танюша, катя на велосипеде к Зассенхофу. Аэроплан, пилотируемый Слюсаренко, взлетел дважды и приземлялся, сделав всего круг. Что-то такое слышали Зверева, Слюсаренко, Калеп и механики в стрекоте мотора, чего Танюша никак не могла уразуметь. Из-за чего-то они горячо спорили, что-то их смешило до слез, и это вызывало острую зависть. Танюша видала похожее на репетициях, но без истинного азарта единомышленников. А для нее азарт был равноценен счастью – как, возможно, и для Зверевой.
Вдруг на летное поле вылетел открытый автомобиль «мерседес» и затормозил буквально в метре от «фармана». За рулем был шофер в обычных шоферских доспехах – кожаной куртке, кепи, огромных очках, за его спиной стоял человек, которого Танюша узнала сразу – он тогда еще привез Зверевой целую клумбу.
Видимо, он всю дорогу, от поспешности и волнения, ехал стоя – котелок с головы слетел, волосы взлохматились.
– Достал, достал! – кричал он еще издалека. – Королева моя, достал! Раздобыл! Вы не верили, а я достал! Ну, кто выиграл? Кому выставлять шампанское?!
– Боже мой, Таубе! – воскликнула Зверева. – Не может быть!
Небольшие заколоченные ящики, которые вызвали общий восторг, стояли на полу автомобиля. Их стали вытаскивать, поздравлять Таубе с победой, подняли тот самый шум, без которого энтузиасты не умеют обходиться, празднуя даже крошечное достижение. Танюша кое-как поняла: в ящиках – прославленная французская краска «Нувавия», лучше которой для покраски крыльев аэроплана еще не придумано, она бесподобно придает ткани эластичность и прочность, непромокаемость и способность сопротивляться низкой температуре. Странным показалось девушке, что это диво привезено не из Парижа, а из Петербурга, прямиком с улицы Миллионной, где были мастерские «Товарищества Ломача». Но, с другой стороны, Петербург все ж ближе Парижа.
– Но, господин Таубе… – Зверева вдруг опомнилась. – Это слишком дорогой подарок… Володя!.. Господин Калеп!..
– Моя королева, позвольте поцеловать вашу ручку, выпачканную в машинном масле, и мы квиты! – со смехом ответил Таубе. – Но мы ведь уже договорились – я буду вашим учеником, это всего лишь плата за обучение. Так мы договорились? Вы сегодня берете меня пассажиром?
