– Где они сейчас?
– Остались там, ночевать будут, но судя по запасам продовольствия в лодках, – поплывут дальше…
– Эх, – перевалившись слегка на подушечке, вздохнул, раздумывая Кадыр – мурза, – они что – то пронюхали о наших связях с Беглебием… Но самое плохое, если они выйдут на Сямына, и не видать нам мехов этого народа… Казаков надо уничтожить, чтобы назад никто не вернулся, на меха мы покупаем огневой бой20… К утру нужно собрать тридцать всадников. Скачи, Шамкал, бери свежую лошадь, – к моему сыну Турбек-мурзе; он кочует возле Белой горы, – спать не дадим… Турбек – мурза должен выступить с отрядом… Эх, – потянулся Кадыр – мурза, поднимаясь с подушечки, направляясь обратно в юрту, где его ждала юная, шестая, – пока последняя, – жена Марьям.
Утешиться в эту ночь с молодой женой старый степной войн не смог; его мучили тяжёлые думы: «Нарушить примирение с казаками не желательно, но и допускать их до вогульского племени в верховьях реки Сылвы тоже нельзя, – всю пушнину заберут… В гибели казаков надо будет обвинить Беглебия, – пусть месть мурзы Строганова обрушиться на него…»
С этой, как казалось мурзе, успокоительной мыслью он и заснул, не отвечая на горячие ласки и молящие вздохи Марьям.
На следующий день, утром, сын Кадыр – мурзы Турбек уже выступил с отрядом в поход, и был уже на половине пути между Белой горой и ордобазаром своего отца.
Лодка во главе с Охримом Барабашем, взявшем на себя более длительное и трудное испытание, уверенно поднимались вверх по реке уже четыре полных дня. На открытых участках реки, с помощью паруса, лодка двигалась значительно быстрее; в ущельях, возле скал, которые казаки любовно называли: «камушками», парус был бесполезен, – шли на вёслах.
Казаки, постоянно осматривая окрестности реки, не переставали удивляться богатству горного края: «Какая хорошая древесина – сосна на берегах, какие просторные и многотравные луга! А как много рыбы и дичи!»
– И лес по реке можно сплавить в любое место на строительство избы, – причитал постоянно хозяйственный во всех делах Андрей Черкес.
В последние два дня погода ухудшилась; изредка начал моросить мелкий дождичек, но посвежевший западный ветер помогал усерднее двигать лодку против течения. Поэтому казаки не роптали на плохую погоду, а кажется даже были рады такому обстоятельству.
– Охрим, – неожиданно обратился к сидящему с гребком на носу лодки старшему казаку Василий Чёрный.
– Чего? – ответил Барабаш, разглядывая правый берег реки
– Глянь в воду, – рыбы множись… Как серебром дно усыпано!
Охрим Барабаш, отодвинув ивовый щит у борта лодки и перевалив тело через борт, тут же с восторгом воскликнул: «Казаки, да это ж подуст! Жирная рыбка… Табань к берегу, – брать будем!»
Казаки быстро причалили лодку к пологому левому берегу, скинув верхнею одежду, начали разматывать сеть, которую чуть позднее завели в направлении противоположного берега. Двое казаков усиленно колотили по воде жердями; таким образом они загоняли рыбу в сеть. Поёживаясь от холода, рыбаки с трудом вытащили сеть на берег. Крупный серебристый подуст бился друг о друга и вываливался через бечеву сетки на берег.
– Ан, казачки, – надевая зипун, азартно восклицал, прыгая на одной ноге, Василий Чёрный, – сразу на пару бочек взяли… Хороший улов! Ай да улов!
– Да помолчи ты – трепло! – возмутился вдруг Охрим Барабаш. – Тихо!
