– Настоящий исход какой-то был из России, – вспоминал тот зиму и весну прошлого года. – Люди ехали на поездах, в телегах, шли пешком – и все, знаете ли, в одну сторону, на восток, к Великому океану, то есть… А сколько их померло в дороге! Да вы и сами увидите, как в Тыреть завтра двинемся, Михаил Карлович… Где крест стоит у дороги, где просто бугорок, могилка безымянная то есть… Гм! А подальше от дороги и вовсе кости белеют людские: зимой-то как могилку выкопаешь? На Заларинском погосте душ тридцать в тую зиму схоронили, да… Мне одна беженка запомнилась, знаете ли. Удивительная женщина, иначе не скажешь: дворянка, вдова. Ее едва живую беженцы при больничке оставили помирать, а я мимо не мог пройти. Уговорил тогда Марию Родионовну, взяли мы несчастную в дом, лечили…
– Вылечили?
– Куда там! У нее легкие насквозь промерзшее были, двухстороннее крупозное воспаление. Померла, царствие ей… История у нее удивительная, я хотел сказать… Из Петербурга дамочка – представляете, до Сибири оттуда добраться сумела? Двух сыновей на Германской потеряла, третий в дороге где-то сгинул, да… К Мишелю своему рвалась так сильно – беженка-то, представляете, Михаил Карлович?
– К Мишелю? К французу? Вы же упомянули: вдовой была, – вежливо удивился Берг.
– Ах, там совсем другое, – замахал руками Варнак. – Мишелем была любовь ее юности, знаете ли… Сгинул ее Мишель в каких-то передрягах, а потом объявился – когда она уже детей от другого народила и овдовела. Жалковала все дамочка: упустила, мол, Мишеля, не удержала… Поверила, мол, что в одну реку не войдешь дважды. По-латыни, собственно, выражалась: In idem flumen bis non descendimus… Что это с вами, Михаил Карлович?
Берг круто остановился, повернулся к Варнаку, крепко взял его за плечи:
– Откуда вы все это знаете, Федор?
– Ох… От Марии Родионовны, собственно говоря… Гм, да-с, от нее: она дамочку ночи напролет выхаживала. Простите, ежели я вас как-то невзначай того…
Берг отпустил щуплые Феденькины плечи.
– Да нет, не может быть, – пробормотал он, взявшись за виски. Снова повернулся к собеседнику. – Просто невероятно… А имя? Имя той беженки не помните?
– А как же-с! Как не помнить, ежели сам с госпожой Ханжиковой и схоронил несчастную? Имя на кресте выжигал, да… Настасья Петровна Соколова, вот! Урожденная… урожденная, – Варнак виновато поднял плечи. – Выскочило из головы, как назло, простите великодушно! Мария Родионовна, может, помнит? Завтра спрошу…
– Бельская? – глухо спросил Берг.
– Точно, Бельская! – Варнак звонко хлопнул себя ладонью по лбу. – Урожденная Бельская! Но как?.. Но вы-то, господин Берг, откуда?.. То есть…
Агасфер, постояв несколько мгновений, развернулся и зашагал было назад, к дому Ханжиковой. Снова остановился. Андрей подбежал, ухватил отца за здоровую руку:
– Папа, что с тобой? Ты словно привидение увидел… Кто эта женщина? Ты ее знал?
– In idem flumen bis non descendimus[28], – повторил Берг.
Не отвечая на вопросы встревоженных Андрея и Варнака, он несколько раз глубоко вздохнул, взял себя в руки и попытался улыбнуться:
– Простите, друзья! Я, наверное, злоупотребил вашей настойкой, Федор. Пойдемте!
У клуба, в окружении телег горел костер. Распрощавшись с Федором, Берг с Андреем пошел к товарищам. Рассеянно выслушал «доклад» дежурного по костру Медникова, похлопал его по плечу:
– Иди спать, старик! Я подежурю, все одно не спать нынче. Иди-иди, Евстратий!
