– Ты-то откуда знаешь, самому-то сколько стукнуло?
– Мне двадцать первый год пошел, мы при Черепановых давно, отец мой на Степана Яковлевича работал, теперь вот я службу правлю. Я эту Гашку с тех пор и помню. Пока Степан Яковлевич был жив, она с дворовыми не якшалась. Это уж потом стала нам ровней. И то нос воротит! Говорила такие глупости, будто у нее два отца, один будто что Степан Черепанов, а другой – их алеутский князь.
– Брешешь! – Максим Титов был удивлен без меры. – Разве ж так бывает?
– Так ей все и говорили – не бывает, у человека одна мать и отец один единокровные, вот ежели конечно второй – названный, тогда оно может быть и два.
– Точно, – хлопнул себя по лбу Максим, – Черепанов ей названный отец и есть, может, что с родным случилось, он ее и удочерил. Свои-то у него дети бывали ли?
– Были, как без них, только померли все в молодых годах, кто еще младенцем, а последний утонул в Сухоне. После того Степан-то Яковлевич в Сибирь и собрался, чтобы грусть-тоску отринуть. Мой-от тятька с ним в первый поход ходил, только на островах не был, остался на Камчатке в городе Петропавловске, приболел и на другой год вернулся назад. В те поря я как раз и родился. А Степан Черепанов еще три зимы там обретался. Возвратился богатой, степенной, записался в купечество, хоромы эти выстроил, брату своему младшему Василию подсобил торговлю начать. Живи – не хочу. Только тянуло его назад к дальнему морю-окияну, пробыл он тут лет, поди, пять, не больше, и снова в поход стал сбираться.
Тятьке моему предлагал, тот отказался, куда уж, стар для дальней дороги. Уехал Черепанов уже купцом, а не лоцманом, как в первый раз. Лет пять его не было или около того, потом вернулся и девку эту алеутскую привез. Жаль только не долго пожил.
– Это я знаю, а он церковь начал строить давно ли? Тятя мой говорил, что еще отец его подряжался на этот контрахт.
– Так, так, – замотал головой Мирон, – про церковь новую рядить начали сразу же по приезду из первого похода. Тятька мой об этом говаривал. Пока то да сё, не быстрое оно дело. Тятя рассказывал, что изначально епископ из Устюга Великого отказал в строительстве, уж не знаю, за каким лихоимством[12] Степан Черепанов посылал туда поминки богатые, и только года через два пришло благословение сломать старую деревянную церкву и начать строить новую. К тому времени Степан Черепанов сызнова на окиян собрался, вот и затянулось дело.
– Неправда, не из-за этого, – замотал головой Максим, – строили наши сольвычегодские мужики и мой отец тоже, основательно делали, на века, вот и небыстро. А потом, как умер Степан Яковлевич, так и вообще встало дело, на семь поди лет только сейчас и достраиваем. Я тоже вырос уже, пока церкву на Зелене возводим, а отец мой состарился.
– Вот оно как бывает, – покачал головой привратник.
Максим стал прощаться с Мироном, как вдруг снова увидел черноволосую Агдику, она с корзиной собиралась в город.
Он вышел за ворота к реке, подождал, пока девушка повернет от Черепановских палат к церкви, чтобы тропкой через скошенную пойму Песьей Деньги короткой дорогой добежать до торговой площади, и окликнул ее.
– Агдика, обожди!
Девушка обернулась, узнала Максима, наклонила голову, посмотрела оценивающе.
– Кин асах тат? – спросила Максима по-своему.
– Не понимаю, – замотал головой смущенный Титов.
– Как тебя зовут? – по-русски повторила Агдика и засмеялась.
