Он вспомнил рассказы отца как покойный Степан Яковлевич Черепанов в свое время в 1759 году так же покинул Тотьму, чтобы через четыре года вернуться сюда богатым купцом. С этого путешествия и стал знаменит род Черепановых.
«Вот бы и мне в дальние страны уехать, – подумал Максим, – только отец не отпустит, ему помощник нужен тут, видать, не судьба поглядеть на море-окиян. Да ладно, надобно кому-то и эти дела делать».
– Проходи, парень, барыня тебя ждет! – вернувшийся Мирон был полон достоинства.
– Я у вас ни разу не бывал, куда идти, покажи.
– А вот она покажет, – махнул рукой привратник в сторону чернявой девушки, спешащей куда-то по двору.
– Агдика, – крикнул он ей, – проводи до барыни.
Девушка остановилась, взглянула на Максима, а тот – на нее. Она была, как и все, одета в сарафан и очелье – девичью повязку, однако с первого взгляда бросалась в глаза ее нездешняя внешность: раскосые глаза, темные, почти черные косы.
– Агдика? – спросил Максим. – Откуда такое имя, татарка, что ли, будешь?
– Тулума![11] – произнесла девушка, смело взглянув на Максима.
– Хватит тебе притворяться, Гашка, – снова закричал привратник, – сказано – веди к барыне, иначе она прогневается и накажет тебя.
– Что она сказала? – спросил Максим у Мирона.
– Поздоровалась по-своему.
– По-татарски?
– Ну что ты, бери дальше.
– Дальше я никаких народов не знаю.
– Она алеутка с островов. Покойный Степан Яковлевич привез ее из второй поездки.
– Полонянка?
– Да я и не знаю толком. При Степане Яковлевиче была у него заместо дочки, а теперь сенная девка при Матрене Ивановне, прислуга.
– Пошли к барыне, – вдруг по-русски сказала Агдика и, махнув головой так, что косы разметались по сторонам, пошла в дом. Максим проследовал за ней.
Черепанова ждала гостя в горнице за большим столом.
«Сколько ей? – подумал Максим. – Лет, наверное, тридцать или чуть больше, а мужу ее, Василию – за пятьдесят. Может, женат Черепанов не первым браком?» На Матрене Ивановне опять было платье нерусского покроя с открытой шеей и широким вырезом на груди. В таких платьях только в Петербурхе при дворе государевом ходят. Максим, когда грамоте учился, наслушался от одного отставного, как это оно, при дворе жить, ходить во всем иноземном и на голове вместо природных волос парик носить.
Матрена Ивановна принимала Максима, без парика. Ее волосы были уложены в прическу, начесаны и припудрены. Увидев парня, она улыбнулась и глазами показала, что можно присесть.
Титов смутился, сказал, что постоит.
– Гашка, подай господину Титову стул, – крикнула сенной девушке.
Та метнулась к стене, взяла большой стул с массивной спинкой и подставила его Максиму, сказала негромко:
– Садись, в ногах правды нет.
– Ступай вон, – прикрикнула на нее Черепанова, – много воли опять взяла язык распускать. Смотри у меня!
Девушка, махнув головой, быстро выскочила из горницы.
– Ну, с чем пожаловали, Максим Федорович, или просто так, чаю испить?
– По делу, Матрена Ивановна. Оказия у нас приключилась, нашли мастера, который берется изготовить немедленно подпятный кирпич. Без него стены класть далее никак не мочно.
– Что за кирпич такой?
– С выступами для клейм, чтобы красота вся была видна. Мало, кто может делать такой кирпич.
– Ну так пусть делает, заплатим.
– Вперед деньги просит, надо, говорит, глину искать особую и обжиг делать не как для обычного кирпича.
– Ишь какой, вперед, что я Василию Яковлевичу скажу? Он страсть, как не любит вперед платить за что-либо.
