– Хайль Гитлер!
– Здравствуйте, Димсрис. Присаживайтесь. Ждете не меньше суток?
– Да, пришлось спать, не снимая кителя, а утюгами здесь у вас в глуши не богаты.
– Как добрались?
– Шла машина с группой агентов в С-лагерь, пристроился с ними.
– А я, помнится, вас не вызывал, Димсрис.
Капитан Димсрис, офицер «Абвергруппы 113», входившей в структуру «Абверкоманды 103», занимался подбором кадров из числа советских военнопленных для заброски на территорию противника. Группа, имевшая кодовое название «Гирш», находилась в оперативном подчинении 3-й танковой армии и дислоцировалась в районе Полоцка, а это добрая сотня километров от Орши. Приехать без приказа капитан мог, лишь имея на это очень веские причины.
– Два дня назад я получил агентурные сведения о подготовке взрыва в Минске. В течение нескольких часов не удавалось выйти с вами на радиосвязь, поэтому решил доложить лично. Но не успел.
– У меня есть скверное предчувствие, Димсрис, что это не последний взрыв. Они явно охотятся на Кубе и будут взрывать, стрелять, сыпать яд, пока не отправят гауляйтера на тот свет. Ему бы на время уехать отсюда. Но, насколько мне известно, об этом не может быть и речи. Если уж жена, которой рожать не сегодня завтра, считает, что ее живот – свидетельство прочности оккупационного режима, то что говорить о самом группенфюрере… Откуда у вас информация о намерениях партизан?
– «Доронин», один из моих агентов, во время последнего визита в партизанские ряды обзавелся надежным источником, который не называет даже мне.
– Завербованный русский сомневается, что офицер абвера всецело предан интересам рейха?! Что-то новенькое в моей практике.
– Это странный русский. Примерно год назад, где-то в начале августа 42-го, зондерфюрер Стефан откопал его в Витебском лагере военнопленных. Русский обитал там с зимы 41-го. Сказал, что родом из Харькова, что он не успел окончить филологический факультет, в самом начале войны был мобилизован, попал в окружение в районе Демидово – Рудня. Потом – лагерь. Стефану показалось, что русский не похож на уголовников и негодяев, населяющих лагеря, готовых за миску супа тупо выполнять все, что им прикажут. Сначала для нас, а потом для НКВД. Стефан попросил поселить его отдельно, подкормить. Потом – несколько установочных бесед, из которых стало ясно, что у русского неплохо работает голова; он хорошо ориентируется, умеет читать карту. Через пару недель его решили опробовать в деле. Под фамилией Кравченко определили на работы по обслуживанию немецкого гарнизона, стоявшего в Езерищах. Это было удобно, потому что там же располагался мельдекопф Стефана. Все на глазах! Помыв дней десять полы в клубе, где квартировало наше тыловое подразделение, Кравченко подговорил группу пленных уйти к партизанам. Как-то вечером они отобрали пару карабинов у тыловых олухов, люди Стефана, наблюдавшие со стороны, немного постреляли, положив «лишних» беглецов, – и операция пошла как по маслу. Через месяц Стефан получил от Кравченко первую весточку. Он сообщал, что их зачислили в отряд Игнатьева, что его напарник Кравцов, тоже человек Стефана, назначен командовать взводом. Связь была от случая к случаю: Стефан особых надежд на Кравченко и Кравцова не возлагал, поэтому каналы не готовил. Кравченко сам находил способы передачи информации. Стефану казалось подозрительным, что донесения Кравченко доходили до мельдекопфа. Но сведения были ценные! Помните карательную операцию в начале марта, когда СС разогнали так называемую 4-ю белорусскую партизанскую бригаду? Во многом помогли разведданные Кравченко.
